Дурная кровь

Наёмник собирался в одиночку исследовать развалины в поисках того, что хочет их убить или может спасти. Шансы найти что первое, что второе не слишком-то велики, но чуйка не позволяла расслабиться и ждать, пока боги соизволят откликнуться. И хоть Верд очень не любил компанию, оставить спутников без присмотра тоже не мог. Поэтому побарабанил пальцами по рукояти клинка и скомандовал:

– Пошли. Да не беги ты вперёд, дурная!

Ни один из раскрывающих перед ними пасть залов не пустовал. В них шуршали мыши, сновали пичуги, один раз Верд хотел прижать сапогом наглого зайца, чтобы потом, если осада затянется, сварить похлёбку. Но Талла повисла у него на плече, категорично требуя «зайку не трогать». Охотник стиснул зубы, но ругаться не стал. В конце концов, если вся живность из окрестностей деревни, как и они втроём, спряталась внутри храма, она уже не убежит. Не съедят ушастого сегодня, съедят через неделю. И там уже сама колдунья небось, забыв про былую доброжелательность, вопьётся в зверя зубами.

Одним богам известно, сколько путникам здесь прятаться. Вон они, ухмыляются с остатков осыпавшихся фресок, подглядывают сквозь слои пыли с барельефов.

Смеются. А чего бы и не смеяться? Правда что, шутка – лучше не придумать!

Их – трое. Всемогущих покровителей рода людского. Бог с Ножом, Бог с Ключом и Богиня с Котлом. Их навечно заключили в этом храме, в рисунках на стенах, в лепнине и узоре камней. И они отомстили: заманили в ловушку троих проходимцев, точно в кривом зеркале отражающих три дара, что принесли благодетели на землю!

Верд с мечом. Не защитник, как завещал старший брат из благословенной Троицы. Не праведный и честный, готовый грудью встать за семью. А наёмник, лжец и убийца.

Санни, служитель Трёх Богов и одновременно насмешка над ними. Не хранитель обители, не радушный хозяин, каким предстал когда-то средний брат, принесший Ключ от первого дома. Нет, Санторий – разочаровавшийся, бросивший кров и предавший друзей… друга трус.

И Талла. Добрая, нежная, заботливая… Казалось бы, единственная, достойная божественного дара. Дара, что создала младшая из благодетелей, – Котла. Последователи Троих верят, что богиня одарила им первую семью, дабы голод более никогда не мучил людей. Людей… Но колдунья – не человек. Она – ошибка, существо, которого боги не создавали. Дар, которым не наделяли смертных. Случайность, свидетельство того, что даже Трое не всемогущи!

Боги ненавидят дурных. Колдовство неугодно, противно им. Так издревле повелось. А потому Талла тоже насмешка. Они втроём – плевок в лица Всемогущих. Так не для того ли высшие силы заперли их в храме, чтобы раз и навсегда вырвать занозу?

– Санни!

– Ась?

Служитель вздрогнул, словно кто-то огрел его по затылку. Палец его так и замер на щербатом куске мозаики, изображающей троицу покровителей, впервые спустившихся с небес. Узор заканчивался вытянутыми дланями богини, передающей Котёл оборванным, грязным и беспомощным смертным. Но в полной мере оценить творение искусника, посягнувшего на изображение ликов богов, не удавалось: часть фрески, изображающая людей, осыпалась туда, где и место выродкам земли – к ногам смотрящего. Санторий случайно ступил в кучку каменной крошки, принятую им за мусор, и теперь безучастно таращился вниз. Ну как сверкнёт молния, чтобы поразить святотатца в самое темя? Но тучи не сгущались, а лысинку идиллически припекало солнце.

– Что замер истуканом?

Санни вздрогнул, отнял палец от фрески, а потом вдруг уронил голову и беспомощно прижался к мозаике лбом.

– Это всё из-за меня, Верд, – прошептал он.

Охотник закатил глаза и, не тратя даром время, влепил приятелю подзатыльник. От удара отлетело ещё несколько деталей панно, но Санторий и не подумал приходить в себя. Напротив, войдя во вкус, ещё разок тюкнулся, уже добровольно, и горестно повторил:

– Это моя вина, понимаете? Из-за меня вы здесь оказались!

Колдунья открыла рот, чтобы успокоить служителя, но не сумела сразу найти слов, поэтому всунула ладонь между челом Санни и стенкой, временно назначенной пыточным инструментом. Бросила на Верда вопросительный взгляд, но тот лишь скривился, отчего перечёркивающий губы шрам стал напоминать едкую усмешку:

– У него бывает. Пострадает маленько и дальше пойдёт.

Служитель осуждающе всхлипнул, но прерывать экзекуцию не стал.

– Он же череп расквасит! – обеспокоилась Талла. – И картинку испортит. А она красивая…

Последнее убедило Сантория больше, чем могли бы уговоры и утешения. Он оценил свежие повреждения и сдвинулся чуть правее, но лишь для того, чтобы гулко боднуть камни, имеющие чуть меньшую культурную ценность.

– Покарайте же меня, о справедливые боги!

– Их пока дождёшься… Давай лучше я тебя покараю. Прямо сейчас, а? – предложил Верд, ударяя кулаком по ладони и едва заметно ухмыляясь.

Санни воспринял предложение буквально. Он рванул кожух на груди и с готовностью плюхнулся на колени перед наёмником. Чтобы не возникло недоразумений, направил остриё меча себе в основание шеи: