Дурак ты, Сидоров

Адаскина взахлеб рассказывала про одного школьного приятеля своей матери дядю Жору. Этот дядя Жора всю жизнь был жутко здоровым. Даже, по словам Зойки, никогда не простужался и не болел гриппом. И вот вдруг вчера взял и помер. Совершенно для всех неожиданно. Зойкиной маме вчера позвонили и сообщили. Теперь она в полном шоке.

— Так не бывает, — заявил Будка.

— Чего не бывает? — спросила Зойка.

— Ну, вот, чтобы просто взял и ни с того ни с сего помер, — продолжал Митька.

— Еще как бывает, — возразила Адаскина.

— Не бывает, — стоял на своем Будка. — Если помер, то сначала должно что-то случиться. Может, ваш дядя Жора под машину попал, ну, или там его каким-нибудь кирпичом с крыши дома ахнуло.

— Ничем его не ахнуло, — сердито прищурила глаза Зойка. — Он просто взял и совсем неожиданно умер.

— Вот этого-то и не бывает, — в третий раз повторил Митька. — Потому что у любого человека сперва в организме должно что-нибудь заболеть, потом это окончательно выйдет из строя, и вот тогда — понятное дело...

— Ничего ты не понимаешь, Будка, — с жалостью глянула на него Зойка. — А все потому, что ты серый и необразованный.

Митька надулся и хотел обругать ее, но она не дала ему произнести ни слова.

— Умные и образованные люди, Митя, знают, что есть болезни, которые подкрадываются незаметно.

Меня как током ударило. Даже Клим спросил:

— Что с тобой?

— Да ничего, — начал я, когда левую сторону головы вдруг пронзила боль. И я жалобно добавил: — Голова очень болит.

А болело и впрямь все сильней и сильней. «Ну, вот. Начинается!» — меня охватила паника. Боль сконцентрировалась в левой стороне. Даже глаз начал видеть хуже.

— Ребята, — постарался как можно спокойней и беззаботней произнести я. — Что-то уж очень сильно болит. Пожалуй, домой пойду.

— Го-оловка бо-бо? — ехидно взглянула на меня Адаскина. — Решил воспользоваться милостью Ники?

— Ага, — вяло откликнулся я и побрел вниз.

Действительно, чего спорить. Ведь, скорей всего, больше не увидимся. Доберусь до дома, а оттуда уж позвоню матери на работу. Если, конечно, успею. Только бы выйти из школьного здания. Сам не могу объяснить почему, но мне очень не хотелось помирать в школе.

Боль в левом виске пульсировала с такой силой, что я вообще почти ничего не соображал. В раздевалке мне вдруг захотелось забиться в уголок и застыть там навсегда. Однако я нашел в себе силы одеться и выйти на улицу.

Яркое солнце слепило. Искрящийся под его лучами снег резал глаза. Меня начало мутить. Как я добрался до дома, не знаю. Но все же добрался и отпер дверь собственным ключом.

— Тимка, ты? — вихрем вылетела из кухни мать. — Почему так рано? Что опять стряслось?

— А ты почему? — я уже еле ворочал языком.

— Отпросилась на сегодня, — ответила она. — Но ты-то? Ой! Да у тебя лицо просто белое!

Ноги мои подкосились, и я осел на коврик в прихожей.

— Мама, по-моему, я уже начинаю умирать.

Мою и без того больную голову пронзил истошный вопль матери:

— Тимочка, Тимочка, что с тобой?

Рухнув на колени, она принялась трясти меня за плечи:

— Только не молчи, милый. Только не молчи!

— Голова. Не тряси. Мне плохо, — простонал я.

— Голова? Где? Ты что, упал? Ударился? — окончательно впала в панику мать.

— Нет. Просто болит, — объяснил я.

— Ну-ка, вставай. Пойдем ляжешь, — мама принялась с трудом поднимать меня.

С ее помощью я добрался до кровати. Укрыв меня одеялом, мать кинулась звонить знакомому врачу, который полгода назад все у меня и обнаружил. Потом она вернулась ко мне.

Чувствовал я себя ужасно. Боясь, что вот-вот потеряю сознание и больше уже никогда в него не приду, я решил действовать напрямик:

— Мама, скажи честно. Я умираю?

— Д-да ты ч-что? — начала заикаться она.

— Но вы же Нике сказали, — продолжал я.

— Мы сказали? Что мы сказали? — то ли она хорошо притворялась, то ли была совершенно потрясена.

— Ну, что я смертельно болен.

— Это тебе Николай Иванович сказал? — осведомилась мать.

— Нет, — ответил я. — Я сам догадался. Он стал со мной такой ласковый.

— Ну, ты у нас и глупый, — мать легонько погладила меня по голове. — Мы с папой вашему Нике только рассказали, как ты вообразил, что мы разводимся. И еще на всякий случай напомнили, что тебе нельзя стукаться головой.

— И все? — мне даже не верилось.

— Да клянусь тебе, что все! — воскликнула мать.

— Но, если я буду жить, зачем вам еще один ребенок? — задал я самый главный вопрос.

— А ты разве не хочешь братика или сестричку? — удивленно посмотрела на меня мама.

— Да, в общем-то, мне и одному неплохо, — сказал я правду. — И вообще, почему вы именно сейчас решили?

— Так все совпало, — медленно произнесла мать. — Понимаешь, ты уже почти совсем взрослый, через несколько лет вообще вырастешь, женишься, а нам с отцом будет о ком заботиться.

— Все равно странно, — вырвалось у меня.

— Ну, чего странного? — удивилась мать. — Вон смотри, сколько у твоего друга Клима сестер и братьев.

Едва я услышал об этом, как у меня от ужаса резко прошла головная боль.

— Мама, ты что, собираешься родить близнецов? Таких же, как Мишка и Гришка?

Мать засмеялась.