Дунай

Фон Штауффенберг, покушавшийся на жизнь Гитлера, также страдал из-за типичного для немцев разрыва между верностью родине и верностью человечеству, и это помогает понять, почему в Германии вряд ли могло появиться организованное вооруженное сопротивление. Конечно, принимающая различные формы основополагающая дилемма между верностью универсальному и верностью собственной непосредственной задаче возникала не только в Германии Третьего рейха — дилемма между этикой убеждения и этикой ответственности, как сказал Макс Вебер, умевший, как никто другой, указать на противоречия между системами ценностей, в рамках которых существует наша цивилизация. Среди преступлений нацизма нельзя не назвать извращение немецкой души; спектакль похорон, разыгранный перед ратушей в Ульме, — трагедия правого человека, представленная как ложь.

9. Фунт хлеба

В Ульме, в Музее хлеба, есть таблица, иллюстрирующая изменение цены фунта хлеба на протяжении десятилетия — с 1914 по 1924 год. В 1914 году фунт хлеба стоил 0,15 золотой марки; в 1918 году — 0,25 бумажной марки; в 1919 году — 0,28 (здесь и далее — бумажных); в 1922 году — 10,57 марки; в 1923 году — 220 миллионов марок. В 1924 году цена вновь опустилась приблизительно до уровня 1914 года, то есть до 0,14 золотых марок, хотя к этому времени общая ситуация и покупательная способность денег изменились.

Я не питаю надежду понять законы экономики и денежной системы, разобраться в изображающих финансовые процессы запутанных кривых, уловить закономерность их пересечения и наложения, отражающую непредсказуемость жизни, случайность событий, страсти, притворство. Как писал банкир Луи-Филиппа Лафитт, читая газету, несведущий в экономике человек может решить, что финансы часто болеют менингитом.

Несведущий человек, которому знание немецкой литературы помогает прятать невежественность за метафорами, думает не столько о менингите, сколько о психозе, о симулятивном бреде — как у буйнопомешанных, которые изображают спокойствие и самоконтроль, и у идиотов, которые, по утверждению жившего в начале века в Вене светила психиатрии, выдают себя за исключительно умных людей. Финансовая статистика успокаивает, но выглядит неправдоподобной, как программка театрального спектакля, который вряд ли сыграют, как попытка наглядно представить то, чего на самом деле нет.

Головокружительная нереальность цены 220 миллионов марок за фунт хлеба — реальность «грандиозного XX столетия», как писал в 1932 году Рудольф Брунграбер (между прочим, автор весьма достойных сочинений) в своем шедевре «Карл и двадцатый век» — одном из немногих романов, показавших автоматический механизм истории и мировой экономики, которая поглощает человеческую жизнь, чтобы превратить ее в чисто статистические данные, перемалывая личность, вновь и вновь вовлекая ее в коллективные процессы, низводя универсальное до закона больших чисел. В романе, описывающем стремительную инфляцию не столько в Германии, сколько в Австрии, борец за рационализацию производства Тейлор подменяет судьбу, делающую личность ненужной; всеобщие законы мира и объективные цифры, отражающие состояние экономики (производство, безработица, девальвация, уровень цен и зарплаты), становятся настоящими персонажами — призрачными, но представляющими конкретную угрозу, вершащими, подобно тиранам в античных трагедиях, человеческие судьбы.

Жизнь Карла со всеми его мечтами, надеждами и неспособностью понять происходящее строят и раз-

{далее часть страницы отсутствует из-за ошибки сканирования, стр. 107 бумажной книги}

10. На свином рынке

Fischerviertel рыбацкий квартал Ульма, очаровывает милыми уютными улочками, ресторанчиками, где вас щедро угостят форелью и спаржей; уличными пивными, набережной Дуная, старинными домиками и глициниями, которые глядятся в Блау — местную речушку, скромно впадающую в великую реку.

Воздух нежен и свеж, Амедео ведет под ручку Маддалену, Джиджи критически оценивает ресторанчики; лицо Франчески отражается в выходящем на канал старинном окне, кажется, будто этим таинственным вечером сама жизнь легко и незаметно течет среди вод. Милейший городок, 548 пивных, существовавших здесь в 1875 году, примиряют поэта-бунтаря Кристиана Фридриха Даниеля Шубарта и Альбрехта Людвига Берблингера, знаменитого портного, мечтавшего взлететь и камнем упавшего в Дунай, новое немецкое кино, во многом обязанное своим возникновением Ульму, и знаменитая Высшая школа дизайна. Любезность местного genius подтверждает и самый прославленный сын Ульма, Эйнштейн, написавший в прелестном рифмованном четверостишии, что звезды, не ведающие о теории относительности, бесконечно следуют своими путями в соответствии с планами Ньютона.