Дунай

В немецкой идиллии есть что-то убогое, скудное, — впрочем, об этом говорит сама этимология слова «идиллия», обозначавшего небольшое изображение или картинку, — этот жанр расцвел в эллинистической литературе. Немецкая история, периодически тяготеющая к универсальным, существующим на протяжении тысячелетий империям, нередко рождается в провинциальном окружении, на муниципальном горизонте. К примеру, один историк излагает тайный план взятия Ульма, придуманный в 1701 году баварцами, союзниками Людовика XIV, — часть из них сумела просочиться в город, переодевшись в крестьян и крестьянок, чтобы распахнуть ворота крепости перед своими товарищами (кстати, задачу они выполнили): «Лейтенант Бертель- ман будет нести на руках ягненка, сержант Керблер — цыплят, переодетый женщиной лейтенант Хаббах будет держать в руках корзинку с яйцами…»

Баварская армия, завладевшая Ульмом благодаря военной хитрости (сегодня город стоит на границе между Баден-Вюртембергом и Баварией), была союзницей «короля-солнца», впрочем, политика Людовика XIV, проводившего централистскую и империалистскую модернизацию и уничтожавшего местную феодальную власть, принадлежит к главе истории, в которой говорится о Робеспьере, Наполеоне и Сталине, а немецкие союзники французского самодержца принадлежат к средневековому, убогому, «идиллическому» партикуляризму, который современная история, особенно во Франции, стерла с лица земли.

7. Голыми руками против Третьего Рейха

В Ульме расцвел прекрасный цветок немецкой души. Ханс и Софи Шолль — брат и сестра, арестованные, осужденные на смерть и в 1943 году казненные за активную борьбу против гитлеровского режима, родились в Ульме, сегодня их именем назван один из лицеев. История Шоллей — пример крайнего сопротивления Этоса Кратосу; они сумели восстать против того, что почти всеми воспринималось как очевидное и неизбежное приятие гнусности. Как писал Голо Манн, они голыми руками боролись против громадной силы Третьего рейха, против политического и военного нацистского государственного аппарата, их единственным оружием был ротатор, на котором они размножали прокламации против Гитлера. Они были молоды, им не хотелось умирать, жаль было расставаться с обольстительно чудесными днями, как невозмутимо призналась Софи в день казни, но они знали, что жизнь — не высшая ценность, жизнь приятна, она приносит удовольствие, когда служит чему-то большему, чему-то, что освещает ее и согревает, как солнце. Поэтому они спокойно шли на смерть, не страшась, зная, что князь этого мира уже осужден.

8. Необычные похороны

В Ульме, на площади перед ратушей, разыгралась и другая пьеса аллегорического театра немецкой души. 18 октября 1944 года в присутствии фон Рундштедта прошла официальная церемония похорон фельдмаршала Роммеля. Ни о чем не подозревающая толпа прощалась с ним, полагая, что он умер от ран, защищая Третий рейх, на самом деле Роммель, участвовавший в заговоре 20 июля и поставленный перед выбором между судом и самоубийством, принял яд. Это еще один парадокс немецкой души: Роммель не боялся казни, храбрости у него было не меньше, чем у Хельмута Джеймса фон Мольтке, открыто представшего перед нацистским Народным трибуналом и казненного через повешение. Письма Роммеля к жене, которую он очень любил, доказывают, что, будучи цельным человеком, он не боялся отвечать за свои поступки. Вероятно, он счел, что оказывает услугу отечеству, и так находившемуся в опасности, предотвращая растерянность и неуверенность, которые могли охватить немцев после суда над ним, после того, как выдающийся солдат превратился бы во врага народа.

С невозмутимым самообладанием и высшей, хотя и парадоксальной, готовностью к самопожертвованию Роммель заглушил голос совести и оказал косвенную, но огромную услугу гитлеровскому режиму, который он попытался свергнуть, и лично Гитлеру, которого он хотел убить. Воспитание не позволило ему даже в подобную минуту провести четкое различие между страной и режимом, который ее исказил и который предал ее, объявив себя ее воплощением. Впрочем, и сами союзники, не доверявшие представителям немецкого Генерального штаба, которые говорили о необходимости свергнуть режим, остававшиеся глухими к их призывам, несут немалую ответственность (начиная с унизительного Версальского мира) за летальную идентификацию страны и режима. В сделанном Роммелем выборе решающую роль сыграло немецкое воспитание, которое учит уважению и верности (что само по себе является большой ценностью), лояльности к тому, кто рядом, умению держать слово, — воспитание это уходит корнями так глубоко, что через него не удалось переступить, даже когда родная земля превратилась в гнилое болото. Верность столь непоколебима, что порой мешает увидеть обман, жертвой которого ты являешься, понять, что ты хранишь верность не богам, а чудовищным идолам и что во имя истинной верности нужно восстать против тех, кто требует ее от других, не имея на этого ни малейшего права.