Дунай

Осенью 1956 года колебался и разваливался установленный в Ялте европейский порядок; внезапно стало очевидно, что его поддержание обходится властям очень дорого и от усердия вот-вот лопнут вены на руках, держащих эту страшную тяжесть. В те дни в Будапеште разломали на части огромную статую Сталина. Юный летописец тех событий стал Тацитом, наблюдающим развал империи. «Памятник Сталину, — писал Каваллари, — сбросили, но на постаменте оставались обломки его сапог, люди вскарабкивались по длинной лестнице, держа камни, молотки и даже железные пилы, чтобы доломать огромные ноги диктатора. Помню, что мы тоже вскарабкались по лестнице, чтобы все хорошо разглядеть, и взяли на память «кусочек Сталина»; мы сразу же его потеряли, убегая от появившихся бронемашин, а венгры под пулями продолжали карабкаться по лестнице, стучать, колотить, отбивать куски. Помню, что они не слезли даже тогда, когда появились танки, и что под приближающийся грохот гусениц двое рабочих терпеливо пилили сапог».

Пошатнувшийся и рухнувший порядок восстановили, хотя и в иной форме; статую Сталина не стали собирать, склеивать и водружать обратно, но ее обломки так и не превратились в сувениры, их до сих пор используют, пусть и не по первоначальному назначению. Хотя Венгерская революция 1956 года и означала решительный поворот, она словно повиновалась невидимому режиссеру всемирной истории, обеспокоенному главным образом тем, чтобы нейтрализовать или смягчить последствия великих событий, сделать так, чтобы сразу по их завершении стало казаться, что их и вовсе не было.

18. Калоча

На воротах архиепископского дворца, словно обещание мира и защиты, лежит епископская шапочка. Позднее лето, душно, кусты самшита покрыты паутиной — тончайшими, хрупкими сплетениями нитей, труд по созданию которых, как и все усилия природы и отдельных людей, кажется чрезмерным по сравнению со скромными результатами. Горячий ветер кочевником кружится по улицам, аллеи сулят спасение в густой, плотной тени. Основание стоящей на площади непременной колонны Троицы украшает фриз с изображением всей колонны, а значит, и самого фриза с изображенной на нем колонны, и так до бесконечности. Шахерезада, рассказывающая сказки «Тысячи и одной ночи», среди которых и повесть о сказках Шахерезады. Впрочем, всякий рассказ — парадокс, бесконечная игра зеркальных отражений. Рассказывающий историю повествует о целом мире, содержащем и его самого; дерзкий рассказчик, рисующий темные глаза, глубокий и слегка удивленный взгляд, встречает в этих темных водах все, что отражается в их зеркале, в том числе внимательно вглядывающееся в них собственное встревоженное лицо.

Калоча славится рубахами с красной вышивкой, украшающей вырез, подобно окаймляющей линию прибоя пене. Сама по себе покупка пары рубах не является метафизическим событием, но широкий вырез, встреченный в подходящий момент, — яблоко Ньютона, воск Декарта, открытие неопровержимой и щедрой действительности. Кстати, в Калоче искусство льстит не только женскому тщеславию, но и тщеславию похорон. Статуи, вырезанные из дерева и раскрашенные в режущие глаз, ослепительные, словно Судный день, цвета, стилизованные, архаические, эпические, словно земля и смерть, фигуры. На одной из могил возвышается выкрашенная в черный крупная женская голова, которую могли изваять в древности на острове Пасхи и которая увековечивает память скончавшейся в 1969 году Каконь Ласлоне. Надгробный камень Пальне Апостол, скончавшейся в 1980 году, красного цвета — теплого, темного кирпично-красного. Камень вырастает из земли, словно полевой цветок — дерзкий и беспечный.

19. Эпилог в Бае

Охра нынешнего полудня и золотисто-зеленый речной фон создают (вместе с просторным, величественным стадионом «Беке Тер» и его желтыми строениями) достойное обрамление для эпилога — вернее, для постскриптума габсбургской истории, написанной здесь, на дунайских берегах. В 1921 году последний император, Карл, вновь попытался возложить на голову корону святого Стефана; когда попытка провалилась, вызвав незначительные волнения, но не помешав знаменитому футбольному матчу в Будапеште, британская канонерка доставила Карла вместе с императрицей Зитой из Баи на Мадейру, в место ссылки. На этих берегах Карла благословил апостольский нунций. Так последний из Габсбургов спустился по Дунаю — реке, принадлежавшей его короне, навстречу Черному морю, Средиземноморью, Геркулесовым столбам, изгнанию.