Дубовый листок

Что там совершалось? Почему большие и благородные люди, вроде полковника Совиньского, ничего не знают? Как мог Высоцкий его обойти? Не слишком ли много он ошибается? Что же теперь будет?

Что будет? Да ничего! Все останется по-прежнему, раз Константин жив. Нет, не совсем… Не будет Высоцкого, Набеляка и первым долгом меня. «Схватить негодяя Наленча!»

— так приказал Константин. Может быть, уже сейчас меня ищут во всех концах города. И схватят, если не сегодня, то завтра, спрячут в катакомбы, будут пытать, а потом расстреляют или повесят.

Я покрылся холодной испариной. Нет! Во всяком случае, живой я Константину не дамся. Бежать? А революция? Нет, я должен быть рядом с Высоцким! Если умирать, то вместе!

Опять вдали послышались выстрелы. И я бросился в ту сторону.

Глава 12

Я добежал до Краковского предместья. Там было темно, как в моем сознании. В стороне, на перекрестке, стояли дрожки без седока и возницы. Небо полыхало ярче. Впереди, кажется, на Замковой площади, прозвучало несколько выстрелов. Я побежал туда. Храпя, промчались две верховые лошади без седоков.

У колонны Сигизмунда лежало двое мертвых. Я узнал в них военного министра Мавриция Гауке и его помощника.

Гауке! Все его ненавидели. Это он приговорил Лукасиньского

к каторге. Кто же, кто мог убить его? Справедливое убийство! Но вокруг ни души… Я вернулся на Краковское предместье. Дрожки без седока и возницы все еще стояли на перекрестке.

— Гей, пан! Подите сюда, сделайте милость! — донеслось из-за дрожек.

Я подошел и увидел возницу. Он тщетно старался поднять лежавшего подле человека.

— Помогите положить на дрожки.

— Загулял, что ли, твой пан? — спросил я наклонясь.

— Бог с вами! Человек ни за что ни про что отдал богу душу…

— Кто это?

— Пан Новицкий… А убили его вместо губернатора Левицкого. И дохнуть не успел. Должно быть, я виноват. Как спросили, кто едет, я не больно громко ответил… Душу уже не воротишь… Я! Я виноват! — И возница всхлипнул.

— Кто же его убил?

— А я почем знаю! Шла ватага каких-то военных, все молодые хлопцы. Командир их спрашивает: «Кто едет?» Я говорю: «Пан Новицкий». А он — «Левицкий?» Да как крикнет ватаге: «Паль!» И нет моего пана. И еще одного прикончили, видать, важного генерала. Его с собой вели. Как моего пана убили, тот генерал закричал: «Негодяи! Клятвопреступники! Мне стыдно, что я ваш начальник! Мне стыдно, что я поляк! Убейте меня!» И тут же они его кончили. Поглядите — лежит на углу.

Возница медленно поехал к Новому Свету, а я пошел на угол. Там с окровавленной головой лежал начальник школы подпрапорщиков генерал Трембицкий.

«Мне стыдно, что я ваш начальник!» Теперь я был уверен, что это сделал Высоцкий. Желания догнать его и идти с ним до конца как не бывало! Я разом ослаб и пришел в замешательство… Небо сделалось сплошь красным. Издалека доносились страшные звуки. Варшава ревела ни на что не похожим голосом. Революция это или нет?..

Вдруг из ворот па противоположном углу выскочила женщина. Оглядевшись, она бросилась ко мне. В руках у нее были секира и лом.

— Молодой пан! Молодой пан! Умоляю! Помогите!

— Что с вами? Кто-нибудь вас обидел? — спросил я, все еще сам не свой.

— Да-да! Конечно! У меня отняли жизнь! Я потому и прошу помощи. Нет, не прошу — умоляю! — И она рухнула на колени.

— Ради бога, пани, успокойтесь! — Я бросился поднимать ее. Капюшон соскользнул с головы. Передо мной была панна Фредерика Стрыеньская.

— Там, у Босых Кармелитов, в подземелье заточен мой жених! Умоляю! В городе революция! Помогите взломать вход в катакомбы! Я знаю, он там!

Я почувствовал внезапный прилив сил. Я нашел самого себя!

— Пойдемте! Пойдемте спасать Лукасиньского!

Я взял у панны Фредерики секиру и побежал в Мариенштадт.

Панна Фредерика схватила меня за руку:

— Куда вы, куда! Катакомбы не здесь!

— Знаю, панна, знаю. Не думаете же вы, что вдвоем можно высадить ворота тюрьмы? — И я побежал по узкой улочке, крича во все горло: — Поляки, поляки! На помощь!

Судьба улыбалась нам. Из домов выбегали люди, и я каждому говорил:

— Если любишь отчизну, возьми секиру и лом! Идем освобождать узников.

Нам удалось собрать десятка полтора мужчин. Мы побежали к тюрьме и начали ломать ворота. Вскоре на помощь подоспели какие-то солдаты и офицеры. С ними были и лестницы. Общими силами мы сломали все преграды и с криком спустились в катакомбы. Панна Фредерика, с растрепанными волосами, и горящими глазами, бежала со мной впереди.

Один за другим мы вскрывали казематы, один за другим выходили оттуда измученные, не верящие счастью узники.

— Свобода! Свобода! — кричала толпа, увлекая их на улицу.

Панна Фредерика и я бросались к каждому, ища Валериана Лукасиньского, но… его все не было и не было!

За какой-нибудь час тюрьма опустела. Я выбежал оттуда, жадно вдыхая свежий воздух. Где-то в толпе слышался рыдающий женский голос:

— Где мой Валериан? Неужели они казнили его?!

Больше я ничем не мог помочь этой страдалице. Пробравшись через толпу, внутренне опустошенный, я поспешил в варьете.