Друид

И легионеры начали ударять по краям кроваво-красных щитов своими гладиусами. Удары раздавались через абсолютно одинаковые промежутки времени, никто не сбивался с темпа В то же время солдаты продолжали орать во все горло: «Приветствуем тебя, Цезарь!»

Оказавшись примерно в пяти шагах от Наммея и Веруклетия проконсул резко остановил своего коня. Послышались три коротких гудка тубы, легионеры замолчали и прекратили стучать гладиусами по щитам. Воцарилась гробовая тишина, затем все солдаты одновременно убрали мечи в ножны и замерли.

— Рим решил! — начал Цезарь.

На его губах вновь играла та же самая наглая, вызывающая ухмылка. Он высокомерно смотрел на кельтов и всем своим видом показывал, что никто и ничто на свете не сможет испугать его или заставить изменить принятое решение. Если разобраться, то проконсул был игроком, который каждый раз ставил на кон свою жизнь в надежде выиграть, но прекрасно понимал, что в случае проигрыша ему грозит смерть. Его философия заключалась в трех словах: все или ничего!

— Наммей и Веруклетий, князья гельветов и тигуринов! Вы обратились к Риму с просьбой разрешить вам пройти по территории принадлежащей нам провинции Нарбонская Галлия. Вы обещали не нападать на города и селения, не опустошать поля. А теперь слушайте, какой ответ даст вам Рим! Мы еще не забыли, как сорок девять лет назад гельветы напали на римского консула Луция Кассия, коварно убили его, разбили служившие ему войска, а тех, кому удалось выжить, продали в рабство. Именно поэтому мы не можем поверить в ваши благие намерения. Народ, совершивший в прошлом подобное нападение, не может быть настроен дружественно по отношению к Риму, а значит, оказавшись в нашей провинции, ваши воины наверняка тут же начнут творить бесчинства и делать все возможное, чтобы причинить нам как можно больше вреда. Учитывая все только что упомянутые соображения, а также руководствуясь обычаями и традициями римского народа, Рим не считает возможным разрешить вашим народам вступить на территорию провинции Нарбонская Галлия пройти по ней. Если же вы попытаетесь вопреки данному запрету вторгнуться в нашу провинцию, применяя силу, то мы в свою очередь воспользуемся всеми доступными нам средствами, чтобы защитить неприкосновенность наших земель в рамках существующих на данный момент границ. Отнеситесь к мощи римского орла с должным почтением и не испытывайте судьбу! Если вы попытаетесь выступить против него, то он не успокоится до тех пор, пока все наглецы, отважившиеся на подобные действия, не будут жестоко наказаны. Рим сказал.

Цезарь дождался, пока я закончил переводить последнее предложение. Когда я замолчал, проконсул гордо поднял голову и, высокомерно выставив вперед острый чисто выбритый подбородок, взглянул Наммею прямо в глаза. Все только что сказанное походило скорее на вызов, брошенный кельтам, чем на попытку найти разумное решение, которое устраивало бы обе стороны. Цезарь хотел как можно быстрее начать войну против моего народа! Вот почему он вспомнил события, происшедшие полвека назад. Проконсул в очередной раз попытался подчеркнуть в присутствии своих воинов, трибунов, префектов и ликторов, насколько опасны гельветы, хотя сам прекрасно понимал, что сегодняшняя расстановка сил кардинальным образом отличается от той ситуации, которая сложилась сорок девять лет назад и способствовала победе кельтов над римлянами. Но Цезарю было все равно. Он преследовал личные цели — проконсул в первую очередь хотел скрыть свои собственные интересы за заботой о безопасности вверенной ему римской провинции, чтобы иметь возможность начать войну.

— Мы ни в коем случае не станем нарушать границы римской провинции и отправимся к побережью Атлантикуса другим путем, — ответил Наммей.

Похоже, его ответ сильно разочаровал Цезаря. Мне даже показалось, что несколько мгновений лицо проконсула выражало полную беспомощность и растерянность, как у кулачного бойца, который вышел на арену, но не увидел перед собой противника. Однако Цезарь быстро овладел собой. На его лице Вновь появилась ухмылка. Он молчал.

Кельтские князья и друиды резко развернули своих лошадей и поскакали назад, к берегу реки, той же дорогой, по которой они приехали к воротам лагеря десятого легиона. Я остался совершенно один среди этого моря золотых орлов и кроваво-красных щитов.

Той ночью я не мог уснуть. Вновь и вновь мои мысли возвращались к событиям последних дней. Я корил себя за нерасторопность — возможно, сегодня, пока мы ждали Цезаря, я должен был рассказать гораздо больше нашим вождям? Но я не сомневался, что успел сообщить им самое важное. С другой стороны, мне следовало подробнее описать им характер проконсула и его мотивы, чтобы мои соплеменники поняли, с каким врагом им приходится иметь дело. Конечно, внутреннюю политику Римской империи вряд ли можно было назвать тайной за семью печатями, но мне следовало раскрыть глаза кельтским друидам и князьям. Ведь я прекрасно понимал, что означает речь Цезаря; какие мысли заставляют его действовать подобным образом.