Дровосек

Данила обещал писать, хотя знал, что писать не будет, и на этом история закончилась. Потом, приезжая в Окоянов, он иногда встречал ее случайно на улице, они здоровались как чужие люди, и ничего, кроме нехорошей тени, не пробегало по его душе.

Булай спрашивал себя, чего он добился этой изменой. Боль стала легче? Нет. Нисколько. Встал на одну доску с Зоей и не имеешь права ее винить? Наверное. Только обида все равно не проходит. Доказал сам себе, что такая же свинья, как и жена? Доказал. Тень скотского состояния внутри поселилась. Только успокаивающего равнодушия и защищенности она не дает. Может быть, делает ситуацию еще хуже. Теперь их семья просто превратилась в свинарник, где оба супруга занимались изменами, как будто никогда не было между ними того Единого и Великого, из чего на свет появляются только их дети. Только их дети, и никто другой, должны селиться в этом Едином и Великом. Но снова его одолевала боль от той мысли, что его дети зародились в преступно оскверненном лоне, и эта мысль кружила его, лишая способности нормально жить.

Булай пытался осмыслить происходящее в его жизни и приходил к выводу, что Господь подарил ему способность любить и направил с этой любовью по пути страданий. Зоя была единственным существом на свете, воплощавшем Женщину в той необъятной мере, какая требуется любящему мужчине. Но эта Женщина вместо любви испепеляла его мукой и унижала непониманием собственной низости. «Господи, за что Ты открыл передо мной всю эту преисподнюю? Ведь я мог бы жить, ничего не зная. Со спокойной и благополучной душой. Но Ты бросил меня в огонь, Господи», – думал он, не осознавая еще тогда, что это испытание привело его к пониманию судьбы, которой управляет Бог.

Светлана же пришла легкой походкой, закрыла дверь в прошлое и подарила необыкновенное ощущение достойного и равного диалога двух душ, узнавших многое в мире людей и обретших взаимное желание гармонии. Данила не испытывал к Светлане той бездумной и беспамятной страсти, какую нес в себе по отношению к жене. Но ему было легко и счастливо с ней. Он видел, насколько она умней и масштабней Зои, отстаивающей мелкие, зачастую надуманные женские интересы с необъяснимым упрямством. Он видел в своей новой любви освобождение от прошлого. Получилось так, словно и прошлого-то никакого не было. Есть только настоящее и в центре этого настоящего – она.

– Ты выпей, Корнеев, за нас обоих, Железных Дровосеков, за то, чтобы в Волшебном городе никогда не кончались дрова.

Женя плеснул в рюмку водки, сказал коротко: – За нас. – И вдруг спросил: – А помнишь, Данила, как мы с тобой американского оружейника подцепили? – Он засмеялся и опрокинул в рот содержимое рюмки.

* * *

У Рико была кличка Беда, которой его наградили сослуживцы еще на первых годах армейской карьеры. Кличка так и не отцепилась, хотя он сумел доползти до приличного в танковых войсках звания. По неизвестным причинам Господь послал на долю майора Энрико Коллеты больше крупных и мелких несчастий, чем приходится в среднем на одну форменную фуражку в армии США.

Все началось еще с учебного метания гранат в военном училище. Тогда кадет-первогодок Коллета, выдернув чеку из гранаты, почувствовал, что руку его свело от страха. И хотя учебная граната шипит на пару секунд дольше, чем боевая, взрывается она ничем не хуже этой самой боевой. Рико увидел, как находившийся в окопе второй кадет Уильямс как-то странно и медленно закрывает голову руками и ложится на землю. Ему даже стало немножко смешно из-за перекошенной рожи Уильямса. Разумом он понимал, что происходит что-то страшное. Рико еще не успел почувствовать весь трагизм ситуации, как капрал-инструктор Робинс, схватив его за локоть левой рукой, правой так ударил по запястью, что граната выпала на землю. Робинс поднял ее, швырнул за бруствер, и она тотчас взорвалась. Потом здоровяк-капрал взял Рико за грудки, притянул к себе и, выкатив синие белки своих негритянских глаз, тихо прохрипел:

– Еще раз обделаешься, сукин сын, – суну бомбу тебе в штаны, понял?

Любой служака знает, что в армии стоит опозориться только один раз, потом дело пойдет как по маслу. Так оно и вышло. Что-то не задалось с пригодностью Рико к военной службе. Скорее всего, в ту самую ночь, когда сперматозоид его родителя достигал яйцеклетки мамаши, чтобы положить начало будущему офицеру бронетанковых войск, папаша его размечтался совсем о другом. Хотел, наверное, этот толстый бездельник, чтобы отпрыск его с четырех часов утра месил в бадье тесто для булок, а затем продавал их очнувшимся от сна согражданам и складывал медяки под половицу собственного дома в Нью-Арке. Как знать, возможно, он был прав. В конце концов, Рико был бы сам себе начальником и вокруг не мельтешило бы стадо козлов, которые готовы высмеять его по любому поводу.