Дровосек

Посвященные в замысел военные и политики не жалели этих, в общем-то небольших для такого амбициозного замысла, денег. В послевоенный период русские сумели сделать весь «третий мир» потребителем своей продукции, а это бесчисленные миллиарды долларов и не только экономическая, но и политическая привязка таких стран к своему лагерю. Неграм и азиатам не нужны были американская электроника и новейшие средства ведения войны. Для такой техники требовалась база обслуживания и специалисты. А это лишние деньги. Им нужны были «калашниковы» и танки, бегающие на мазуте пополам с ослиной мочой. Такая техника была у русских, и они уходили все дальше в отрыв, совершенствуя именно ее неприхотливость, выживаемость и простоту.

Стюарт с досадой вспомнил, как во время шестидневной войны на Ближнем Востоке сирийские Т-72, только что появившиеся на вооружении, насквозь прошивали израильские бронированные коробки на расстоянии в полтора километра.

Хорошо хоть, что у сирийцев не было соответствующей ПВО, и их технику жгли с вертолетов. А вообще-то дело было плохо. Будто встретились две танковых армады из различных эпох.

Руководитель спецкомиссии Фредерик Ферри вошел в кабинет легким шагом спортсмена и, небрежно пожав руку Стюарту, расположился на диване.

– Нет, нет, Лесли. Никакого виски. В обед не пью, знаешь ли. Да и время на разговор совсем немного. Опять ждут слушания. Да. Так перейдем к предмету нашего разговора. Сразу скажу свою оценку: все хороши – и вы, и мы. Вы – потому что водили нас за нос целых пятнадцать лет, мы – потому что охотно вам верили и позволяли водить себя за нос. Как я понял из твоей записки, русские разгадали замысел операции и никакого тупикового пути не избрали. Так ли это?

– Видишь ли, Фредерик. Здесь такая штука. Одним из основных показателей рыночных качеств бронетехники является броня. Наша броня была изначально хуже русской. Она всегда была хуже. Вся беда в том, что у них есть очень давняя школа. Понимаешь? Это когда в процессе разработки образца брони участвует этакий грязный плавильщик Иван, у которого отец и дед тоже были плавильщиками. И вот, когда инженеры замешивают свою научно разработанную кашу, чтобы расплавить ее в броню, этот засранец, перекрестясь, бросает в кашу щепотку какой-нибудь бертолетовой соли. Кто ему подсказывает такой ход – он и сам не знает. Но броня получается превосходной. Заметь, я ничего не выдумываю. У них есть химия, которую лучше назвать алхимией. Мы, например, до сих пор не можем понять, как они достигали такой вязкости даже на их прежних моделях. Поэтому тогда, в 1970 году, мы изначально взяли на себя почти невыполнимую задачу. Но очень велико было искушение вырвать у русских пальму первенства.

– Давай вспомним о 150 миллионах, которые за шестнадцать лет неоднократно умножались, и посмотрим, сколько стоило это ваше искушение налогоплательщику. Симпатичная сумма, так ведь? Так мы что, будем указывать в качестве виновника нашей неудачи грязного Ивана или выдумаем что-то поинтереснее?

Стюарт нервно дернулся.

– Не надо обижать меня, Фредерик. Мы вели очень сложную игру. Ведь русским нельзя было подсунуть липу. Мы просто спалили бы свою агентуру. Мы разрабатывали для них действительно неплохую броню. Только параллельно мы разрабатывали именно такой сердечник, который, в отличие от русских снарядов, шьет ее как игла презерватив, понимаешь? А чтобы они взяли нашу технологию на вооружение, нужны были годы и годы тонкой работы, по их убеждению. Каплю за каплей мы доводили до них информацию о новых достижениях. Мы хотели только одного, Фредерик: чтобы они взяли нашу броню на вооружение. Заметь, хорошую броню. Потому что они могли выдумать материал еще лучше. И они ее заглатывали, переворот уже назрел. Очень трудный переворот. В Нижнем Тагиле уже давали экспериментальную выплавку, и мы надеялись, что дело пойдет.

Но не удалось. В самый решительный момент в руки к русским попал настоящий образец, который мы разрабатывали в глубочайшей тайне, понимаешь? Мы выявили подонка, который продавал русским документацию по военной технике, в том числе по танкам, и стали вести через него оперативную игру. И если бы этот мерзавец сразу признался нам, что однажды спер из центра артбаллистики образец брони, мы бы, наверное, сумели локализовать проблему. Но сукин сын молчал, и мы выявили это только тогда, когда установили, что он бывал в этом центре. И то – лишь под полиграфом нам удалось узнать тайну. Но русские к этому времени связь с ним уже оборвали. Поэтому надо честно признаться, что это провал. Советы имеют настоящий образец композита. Вот так судьба многолетней операции может зависеть от одного гаденыша.

– Лесли, ты меня совсем запутал. Разъясни на пальцах, что я должен говорить на заседании спецкомиссии.