Драконов бастард

Путь по бело-голубым просторам, продуваемым ледяным ветром, оказался труден. Хотя все щели в санях и были умело законопачены, а мужчины кутались в теплую одежду, мороз щекотал их своими колючими пальцами как чересчур настырный воздыхатель, распускающий руки. Кровь в неподвижных телах бегала медленно, тепло не вырабатывалось, холод начинал захватывать их с конечностей и упрямо лез в грудь через горло. Спасаясь от него, пассажиры согревались кто чем запасся. Том предложил Тобиусу флягу с напитком, пахнущим сладкой тыквой, но волшебник отказался. Он закинул в рот перцовую капсулу и сразу почувствовал, как по телу растекается жар.

— Можно и мне, мудрейший?

Тобиус угостил попутчика.

Закинув капсулу в рот, диморисиец немедленно побагровел и закашлялся. Придя в себя, он взволнованно указал пальцем в окно.

Мимо пронесся большой каменный монумент в виде круга с четырьмя колоннами.

— Алтарь, — ответил Тобиус скучающе, — алтарь четырех богов Оры. Ничего интересного, можешь мне поверить.

Чем глубже в обитель снежных холмов и обветренных скал внедрялся караван, тем слабее становился запах моря. К вечеру мир вокруг пах только снегом и звериными шкурами.

Громкий многоголосый вой начал докучать каравану еще ранним вечером. Трижды часть всадниц отделялась от основного отряда и возвращалась через некоторое время. После этого возницы сильнее нахлестывали оленей.

— Как думаешь, что происходит? — тихо спросил Том, дуя на озябшие пальцы.

Разогнавшиеся сани сильно дрожали и подпрыгивали на неровной, засыпанной снегом дороге.

— За нами кто-то следует, — ответил волшебник, чем привлек невольно внимание всех, кто ехал вместе с ним. — Кто-то голодный.

С того момента и до самой остановки на ночлег в санях никто не осмеливался и слова проронить. Темной ночью, как раз тогда, когда началась вьюга, караван въехал в ворота перевалочной точки своего пути, в форт Тольмунд, чье название в переводе на вестерринг значило «Половина Луны».

Тольмунд — форт в виде небольшого участка голого камня, отгороженного круглой каменной стеной. Никаких башен, всего одни ворота и некоторое количество внутренних построек: казармы, склад, оленятня. Гарнизон из двух десятков воинов принял караван и вернулся к обычному распорядку. Подобные форты были разбросаны по большей части человеческой Оры и обеспечивали какое-то подобие заселенности. Большинство орийцев жили либо в самой глуби страны, либо в городах на побережье, но между ними почти непреодолимым препятствием большую часть года лежали снега ледяной тундры. Укрепленные форты, в которых можно было переждать ненастье и пополнить запасы, служили единственным шансом на выживание в долгом пути.

Над Тольмундом раздался многоголосый вой, он отражался от низко плывущих, темных облаков, затмевающих красоту звезд, и метался среди каменных стен, после чего уносился в крепчающую вьюгу.

Все мужчины прошли в спасительное тепло отведенных им помещений, только серый магистр закрыл дверь и остался снаружи. Не обращая внимания на сердитые взгляды часовых, волшебник поднялся на продуваемые ледяным ветром стены форта и стал всматриваться в темноту, где мельтешили выхватываемые светом застекленной лампы комья снега. Должно быть, орийки добавляли что-то в масло, чтобы оно не замерзало на таком холоде. Убедившись, что никакие его способности не могут помочь пронзить взглядом ту белесую мглу, волшебник спустился со стены и пошел к казармам.

Войдя без спроса в длинное полутемное помещение, он встретил там всего трех отдыхающих солдат. Одна из них травила какую-то байку, другая широко улыбалась, наклонившись к рассказчице, третьей же было не до того, она пыталась кормить младенца, но он тихо плакал и отказывался от груди. Появление волшебника орийки заметили не сразу, а когда его серая тень все-таки привлекла внимание, разговоры стихли, во взглядах, обращенных к южанину, вспыхнула холодная враждебность.

— Тепла и света вам, — кивнул Тобиус.

Больше он ничего не сказал, а просто сел на ближайшую свободную койку и стал рассматривать ориек. Высокие широкоплечие женщины, всю жизнь прожившие в суровом краю и с оружием в руках. Тяжелая жизнь наложила свой отпечаток на их внешность, сделала их грубее, тверже и, если начистоту, самую малость волосатее. Но и так магистр не смог бы назвать их некрасивыми. Даже если забыть о принципе «красота равна силе», они были красивы. По-своему.

Орийки насторожились: для них пришелец с юга был живым воплощением беспокойства и разлада в привычной размеренной жизни. Возможно, не они, но их предки, бабки или прабабки, бежали откуда-то на Ору, бежали от тирании мужчин, из мира, в котором жизнь их была невыносима. Память о таком прошлом передавалась от матери к дочери со страшным запретом покидать Ору и верить чужакам. Не странно, что к властным мужчинам с юга они относилась без особого тепла. Молчание затягивалось.