— Меня мамка с детства учила, что если на девку руку поднял, то хоть сразу придаток отрезай да на стенку вешай, ибо не мужик боле. Настоящий мужик завсегда слова найдет, чтобы бабу к послушанию привести, и никаких кулаков не надо, ибо он настоящий мужик. У мамки младшая сестра есть, тетка Гнеся, так вот та от мужниных побоев сильно страдает. А вместе с ней и мамка. Уходи, говорит, от него, и тебя изведет, и себе покоя не найдет. Но та ни в какую. Господом-Кузнецом заповедано, говорит, жене за мужем быть, и клятвы на алтаре давались не пустыми словами. Вот и терпит уже который год. Мамке больно сестру жалко, вот она нас и учила так, что нельзя бабу кулаком гладить. Отец ни разу ее не ударил, только криком кричит часто, что она у него поперек горла уже. Она криком и отвечает, что не за того вышла. На все село были у них перебранки, но зато потом всегда миловались. Думаю, если бы он ее приложил раз, она бы на него больше не кричала. Она бы ему слова не сказала, нас забрала и к дядьям в город уехала. Потому что нельзя жить в доме, где ни одного настоящего мужика… Я когда увидел, что за буйволица против меня вышла, подумал, раз она такая здоровая и тоже бить меня будет, то это дело другое, но вот размахиваюсь, а перед глазами мать стоит. А я мамку люблю, она меня кулачками по хребту охаживала, уму-разуму учила, а я ей скалку давал, чтобы ручки свои натруженные не отбила. А вот мои руки не поднялись, так буйволица меня и погнала. Мудрейший, ты спишь?
— Да. Ты тоже спи, завтра вместе отправимся в этот Кадри… Карди… невесту твою смотреть поедем.
— Правда? Вот это здорово!.. Что ж эта шкура такая кусачая?! Кошмар, я же не засну теперь!
— Спокойной ночи.
Пробуждение выдалось тяжелым из-за холода и шума. А еще из-за того, что выспаться не получилось. Большую часть ночи в дверь кто-то ломился, раздавались пьяные женские крики с требованием открыть.
Встав с кровати, Тобиус подошел к окну, поскреб ногтем подмороженное мутное дешевое стекло и разглядел множество передвигающихся пятен снаружи.
— Том, вставай, женихи собираются!
Наемник что-то пробухтел из-под своей шкуры. Отперев дверь, Тобиус переступил через спящее на пороге тело, пригляделся и узнал вчерашнюю соперницу в кулачном бою. Рядом валялся пустой кувшин из-под кислого эля. Вернувшись в комнату, он вытащил свою шкуру и накрыл ее, после чего спустился вниз. Сонный Томех, спотыкаясь, поспевал за ним. Общий зал оказался пуст. Лишь трое разносчиков, пользуясь отсутствием работы, брились. Их лица давно уже блестели гладкой кожей, а брили орийцы ноги. Тобиус, увидев это, поморщился, а диморисиец не сдержал сдавленного возгласа и заржал. Отдав по несколько медяков за свертки с походным запасом еды, путешественники, вздрагивая, вышли на мороз.
У поставленной на улице бочки, то и дело взламывая ледяную корку, умывались северяне. Южане с ужасом следили за тем, как эригейцы и стиггийцы шумно плещут себе на лица ледяную воду, с удовольствием фыркают и толкаются, ожидая очереди. Некоторые соискатели уже двинулись в неспешный путь наверх, к вратам города, которые, видно было даже снизу, уже открылись. Позвав Томеха, чтобы тот не отставал, Тобиус начал восхождение по крутым лестницам и узким улочкам.
У врат собралось много стражей, которые внимательно следили за чужаками. Пройдя под аркой, Тобиус увидел продолжение Хармбаха — совсем другие дома на ровных плоских улицах охранного форта. Именно фортом являлась эта часть города. Основательные и широкие жилища не казались такими угрюмыми и темными, как на склоне, их построили из дерева, поставив на высоких каменных основаниях, отчего они казались аккуратными и теплыми.
Отряд воительниц оцепил пятак вокруг ворот, охраняя десять громоздких крытых саней с низкой посадкой. В упряжках беспокоились громадные белые олени с длинной шерстью. Большинство из них щеголяли еще не столь большими, но уже порядком отросшими по весне новыми рогами. Животные выдыхали облака пара и постоянно двигались, пытаясь согреться, хотя помимо родной шерсти на них были и толстые шерстяные попоны. Мужчины залезали в сани, громко споря насчет того, кто и где будет сидеть на двух рядах сидений, повернутых один к другому. Балахас Ердевинд и Монго Бусхенглаф выбрали себе самые удобные, как им показалось, сани и пустили внутрь только наиболее близких своих сородичей. Создавалось впечатление, что за прошедшее время эти двое в каком-то смысле сдружились, хотя прибыли на Ору в поисках одного и того же сокровища, никак не подлежавшего разделу пополам. Тобиус и Томех Бэлза уселись в те сани, в которых осталось место.
В сопровождении конвоя из пяти десятков оленьих всадниц саночный караван двинулся дальше на север, к чертогам конани Йофрид, в Карденвиг.