Dragoste în ciuda (СИ)

Беспощадное время неумолимо отсчитывало часы за часами. А небо над ними словно бы решило поиграть с теми, кто ниже него, как назло радуя отличной осенней погодой, это после вчерашнего-то ненастья. В зале для переговоров повисло тяжёлое молчание, как вчерашние тучи, и будто бы не было прекрасного синего глубокого неба, как глаза правителя Валахии. В камине потрескивал огонь, согревающий помещение, но так и не прогнавший холод из измождённых томительной неизвестностью тел собравшихся. Неведение, усталость и плохое предчувствие довлели над настроением присутствующих.

Лале, Раду, Аслан, Димитрий и отец Илларион невесело переглядывались. Аслан не сводил своего обеспокоенного взгляда от женщины, разглядывая её бледное лицо и губы, в которых не было и кровиночки.

— Влад бесследно исчез вместе с конём, собаки прочесали окрестности, его след обрывается у топей, — доложил Димитрий и скосил взор на Лале, та судорожно вздохнула, и её подбородок задрожал.

— Что же делать? — спросил отец Илларион.

— Снаряжать поисковый отряд, — ответила Лале, и голос приобрёл уверенность.

— А с теми задачами, что поставил перед нами князь? — спросил Раду, вглядываясь в почерневший взгляд жены брата.

— Делать незамедлительно, не откладывая, уводить людей, везти припасы, стягивать войска и закрывать монастырь, так сказал Влад, значит, мы должны в точности исполнить, — сурово проговорила женщина, и Раду прикусил язык, чувствуя, что в душе вздымается негодование, но предпочитая всё же не вступать в спор.

Он кивнул, и мужчины один за другим стали покидать залу, оставляя Лале одну. Она крепко сцепила между собой руки, и их изображение расплылось, на её глаза выступили предательские слёзы бессилия.

«Не предал, не сбежал, не смог бы, не верю», — Лале отмела эти мысли и предположения от себя сразу, и в глазах соратников мужа она этого не видела, сердце подсказывало, что случилось непоправимое.

— Почему мне ничего не сказал, почему не предупредил, ведь люблю с ещё большей силой? — прошептала она и точным движением оттёрла влагу, успевшую оросить её щёки.

Лале поднялась и двинулась в часовенку. По мере того, как она приближалась, всё явственнее звучала песня, которая точно была молитвой, но не для церкви, её пели для всего живого и настраивали себя на смертный бой или что-то значимое. Она не знала этого языка. Шипящие и гласные звуки раскрывали красоту неизвестных ей слов, заставляя и всё вокруг расцветать, завораживая чистотой звучания и уместностью. Всё так, как и должно было быть. Ведь у каждого есть выбор…

— Guashamahua*…

Обогнув строение, женщина увидела фигуру, стоящую на уступе, с разбросанными светло-медными волосами, струязимися по широкой спине, и в них бликами отражалось солнце. Мышцы под плотной одеждой напрягались, когда он вбирал в свою грудь воздух. Его голос лился свободно, он был этой песней, прошением, что бы ни пелось в ней. Он пел её себе, небу, солнцу, миру, всему живому на этом свете. Верхние ноты будили всё возвышенное, стремясь настроить поющего на позитивный лад, отвергая все мрачные мысли.

— Guashamahua…

Лале неосознанно подошла ближе. Аслан повернулся и, не прекращая пения, вновь обратился к горам. Женщина чувствовала, что ему отвечает сама земля. Шаг вплотную, и она щекой приникла к его спине. Мышцы затвердели, затем резко расслабились, и поток чистого звука понёсся в небо, отражаясь в бликах их светлых душ, что сейчас искрили. Откуда-то изнутри поднималось его дыхание утробной вибрацией к пылающим щекам Лале, к самым забытым уголкам сознания.

— Guashamahua…

Не стыдно плакать, прося защиты для того, кого любишь всей душой — слёзы потекли потоком, едва ли принося утешение. Не больно разбиться на тысячи осколков, спасая того, кому принадлежит твоё сердце, до готовности ринуться за ним в бездну, даже если он провалился туда навсегда: появилась решимость не сдаваться никогда, не во имя, а вопреки. Вопреки судьбе.

Молитва закончилась, взбудоражив стайку птиц, что носились сейчас в потоке последнего тепла осеннего ветра. Аслан развернулся к Лале, заставив ту отступить на шаг. Его взгляд горел и умолял не отчаиваться. Молчание обожгло больнее огня.

— Красивая молитва, — сказала она, чуть наклонив голову, она поклонилась ему.

— Эту песню часто пела мне моя мать, — мужчина вздохнул, скривил лицо, словно бы от боли, но продолжил: — Вот ведь, я не помню её лица, но помню голос, ласку рук и запах.

— Ты чувствуешь одиночество? — спросила Лале.

Аслан медленно поднял на неё пылающий взгляд, и женщину будто бы окатила лавина, кидая в горячий пот. Он прожёг её взором до самого нутра. Его челюсть сомкнулась до зубного скрежета. Мужчина дотронулся до её пальцев, она не отдёрнула их, заворожённая силой его внутреннего огня. Аслан взял её холодные ладони и с силой сдавил, пытаясь согреть. Он не ответил на её вопрос, но Лале и не нужен был ответ, она всё поняла.

— Я сделаю всё для того, чтобы найти Влада живым и невредимым, — его голос прозвучал глухо.