Довженко

«Страна родная» вышла на экран лишь в Армении. Да еще, проведав о существовании фильма, представители обществ культурной связи с зарубежными странами стали устраивать открытые просмотры для армян-эмигрантов на Ближнем Востоке и в США. О том, какое влияние оказывали эти просмотры, уже было сказано. Однако успех не смог расчистить картине дорогу пошире. Даже на Украине она так никогда и не была показана.

Отношение к его работе оставалось прежним. Возделанный им сад, подобно мичуринскому, подвергся долгому испытанию. Казалось, деревья его не смогут выстоять.

В это время снова возник вопрос: за что приниматься? Что делать дальше?

Довженко еще раз попытался предложить давно законченный им сценарий «Тараса Бульбы».

— Стоит ли вспоминать старую рознь Украины и Польши? — сказали ему.

Но Довженко получил другое предложение. Оно крайне изумило художника. Трудно было придумать что-либо более далекое от его творческих пристрастий и интересов, от поэтики довженковского кинематографа.

Вкратце это предложение сводилось к следующему.

Внимание печати было тогда привлечено политической сенсацией. Американская журналистка Анабелла Бюкар, увидев своими глазами, как ее соотечественники приводят в действие механизм «холодной войны» против недавнего союзника по борьбе с германским фашизмом, решила сказать об этом откровенно и громко, попросила политического убежища в Советском Союзе и выпустила публицистическую книгу, объясняющую ее решение.

Вот по этой-то книге и предложили Довженко поставить художественный фильм.

В «холодной войне» американцы отводили кинематографу не последнюю роль. Всего лишь за несколько лет перед тем Голливуд выпустил несколько фильмов, где была сделана попытка рассказать уважительно и объективно о русских союзниках, ведущих трудную и кровавую борьбу с общим врагом. Теперь все круто повернулось. Режиссеры, поставившие те фильмы, и даже актеры, в них участвовавшие, вынуждены были держать ответ перед комиссией по расследованию антиамериканской деятельности; они попадали в проскрипционные списки, лишались работы. На экран выходили исполненные яда и клеветы антисоветские фильмы, вроде пресловутого «боевика» под названием «Железный занавес», которому американские военные власти постарались устроить шествие по экранам всех пяти частей света. Предполагалось, что фильм Довженко послужит ответом на продукцию такого рода.

Но вряд ли основа для такого фильма была выбрана правильно.

Книга А. Бюкар сообщала читателю множество разнохарактерных фактов. Факты сопоставлялись, подвергались анализу. Книга неопровержимо доказывала, что высокие идеалы, ради защиты которых в мире пролилось столько крови, преданы, растоптаны и военная машина США готовится к новому кровопролитию, на этот раз в тесном союзе со вчерашними врагами.

Пожалуй, по книге можно было представить ‘себе психологический портрет мыслящей американки, которая, внезапно столкнувшись со всем этим, испытала неодолимую потребность выступить с решительным протестом.

Однако форма ее протеста была чисто публицистической, и возможность извлечь из книги какой-либо сюжет, на котором мог бы строиться художественный фильм, отсутствовала начисто.

Но в то время весь тематический план советской художественной кинематографии исчерпывался каким-нибудь десятком названий. Довженко слишком хорошо понимал, что отказ от предложенной темы, уже включенной в этот скудный план, равносилен отказу от режиссерской работы вообще.

Несколько лет спустя он С горьким юмором будет говорить с трибуны Второго Всесоюзного съезда писателей о теории создания ничтожного количества картин, но с тем, чтобы все эти картины без исключения были выдающимися шедеврами.

Он спросит:

— Почему наша кинематография уменьшилась в последние годы до размеров бальзаковской шагреневой кожи в момент ее предельного сокращения? Кто в этом виноват?

И напомнит:

— Существует в математике кривая Гаусса, применяемая при различных статистических исчислениях. Вертикаль, горизонталь, кривая… Возьмем такой пример: если, скажем, в государстве сто миллионов, то по кривой — из них до трех гениев, ста талантов; двадцать миллионов — до сорока лет, свыше — шестьдесят миллионов; тружеников — столько-то, колхозников-ударников — столько-то, бюрократов — один. (Смех в зале.) Если кинематографисты производят ежегодно сто картин, то, скажем, из них блестящих кинокартин — пять, хороших кинокартин — двадцать, средних кинокартин — сорок, плохих картин — пятьдесят (извините — тридцать пять.)

Откажемся от средних и плохих картин, сказали в бывшем Министерстве кинематографии, и будем делать только хорошие и отличные фильмы. Сколько их было? Двадцать пять. Значит, будем делать всего двадцать пять картин в год. Но посмотрим, что тогда получится по кривой.