Моя книга была закончена и опубликована «Эрмитажем» в 1987 году.
Если перевести на нормальный язык, то все становится ясно. Ни одно издательство, эмигрантское или иноязычное, не проявило интереса к «сенсационному исследованию». Ефимову пришлось печатать себя самому. Через долгие десять лет автору наконец удалось издать книгу на других языках и в других издательствах:
По-английски она вышла в Америке в 1997-м, по-французски – в 2006-м. Но споры на тему «был заговор или не было?» не утихают.
Здесь снова требуется перевод. Ефимов искренне удивляется тому, что после выхода его книги, которая «закрывает тему» убийства Кеннеди, кто-то продолжает копаться в выработанной шахте.
Сравнение писательских стратегий Аксёнова, Ефимова, Довлатова приводит к заключению, что неудача Довлатова наиболее закономерна. Он предложил западному читателю наиболее сложный в переваривании литературный продукт. Это звучит странно, учитывая, что Ефимов – интеллектуальный автор, а создатель «Ожога» и вовсе отчаянный модернист. Внешне простой, понятный Довлатов в этой ситуации должен уверенно обойти своих конкурентов. В письме Смирнову от 24 февраля 1984 года писатель рассказывает о неприятностях Бродского, вынужденного занять определенную позицию в культурной жизни Америки:
Разгадка, видимо, в том, что на его уровне человек из этнического чуда превращается в равноправного участника американской лит<ературной> борьбы, где все разбито (как и всюду) на лобби: левые, правые, западный берег, восточный берег, вокруг одного издания, вокруг другого издания, и даже, я не шучу, гомосеки и не гомосеки. И у него появились враги, причем могущественные. А Бродский, надо сказать, не дипломат, не тактик, он много тут дерзил влиятельным людям, и так далее. Даже у меня, на моем уровне (прости, что опять перехожу к себе), может быть так: где-то что-то не публикуют, потому что редактор сказал: «А, это тип из „Нью-Йоркера“, который ублажает дантистов своими обтекаемыми, слащавыми байками. Ну его к черту!» И так далее.
Довлатов видит свое формальное преимущество в доступности своих текстов для широкой американской публики. И здесь он очень ошибался. Писатель много и охотно рассуждал о влиянии на него американской литературы. Из интервью Виктору Ерофееву:
Когда я жил в Ленинграде, я читал либо «тамиздат», либо переводных авторов. И когда в каком-то американском романе было описано, как герой зашел в бар, бросил на цинковую стойку полдоллара и заказал двойной мартини, это казалось таким настоящим, подлинным… прямо Шекспир!
– Большая литература…
И дальше из него же: