Но настоящий кошмар заключается в том, что после того, как мы сменили тему, настроение у всех снова улучшилось, и мы продолжили болтать и смеяться, наслаждаясь вечером. Я увидел Джину, стоящую на другой стороне улицы: мужчина, видимо, ее сутенер, наорал на нее, и она залезла в машину к клиенту. Насилие, от которого она страдает всю свою жизнь, продолжается. Я думаю о том, как один человек может издеваться над другим, как жестокое обращение с детства преследует Джину и как оно стало для нее единственной понятной формой контакта.
– Ты в порядке, Макс? Ты какой-то тихий, – спрашивает меня один из друзей. – Переживаешь из-за работы?
– Вроде того, – отвечаю ему, наблюдая за тем, как машина увозит Джину прочь. – Следующий круг за мой счет, – объявляю я, поднимаясь и идя к бару.
– Его жена беременна, и он не собирается ее бросать, – говорю я и закрываю глаза.
Слишком долго я тянул, она обязана знать. Я жду, когда Руби бросится в атаку.
Тишина. Открываю глаза обратно. Руби стоит у кухонной раковины, уставившись в пространство.
– Откуда ты узнал? – спрашивает она. Похоже, поверила, вопреки моим ожиданиям.
– Мне Льюис сказал. А ему доктор Палаши. Мне очень жаль.
Руби присаживается за стол.
– Я подозревала что-то в этом роде, – говорит она, – в последнее время он вел себя странно.
– Мне очень жаль, – повторяю я, не слишком хорошо представляя, как действовать в подобных случаях.
По-моему, легче сообщить кому-то, что у него рак, чем рассказать, что возлюбленный – обманщик и предатель.
– Ты уверен, доктор Палаши так сказал? – тихонько переспрашивает она.
– Совершенно уверен. Вряд ли он стал бы такое придумывать, правда?
Думаю, не стоит сейчас рассказывать ей, что вся больница в курсе традиции Любимчика соблазнять своих интернов женского пола.
Руби молчит еще пару минут, в глубокой задумчивости.
– Что ты будешь теперь делать? – спрашиваю я, опасаясь, как бы Любимчик сам теперь не оказался в реанимации.
– Понятия не имею, – равнодушно отвечает она, – знаешь каких-нибудь подходящих молодых холостяков?
– Мне надо тебе кое-что показать, – объявляет Алебарда.
Если бы это сказала любая другая медсестра, я бы обрадовался. В данном случае я, скорее, жду, что мне предъявят какую-нибудь гадость. Иду за ней следом к постели мистера Кирожака. Он только что поступил из дома инвалидов, где живет уже давно. У него респираторная инфекция. Пару лет назад он перенес удар и не может сам себя обслуживать. Его надо мыть и кормить с ложечки. Алебарда раздергивает шторы вокруг его кровати. И откидывает одеяло.
Запах бьет мне прямо в нос, и я непроизвольно делаю шаг назад. Гниющая плоть издает ни с чем не сравнимую вонь; ее узнаешь сразу – острая, тошнотворная, всепроникающая. Я беру себя в руки и осматриваю раны на спине мистера Кирожака, от которых и идет запах. Это пролежни. Они возникают тогда, когда кожа стирается от неравномерного давления на какую-то часть тела. Пролежни у мистера Кирожака так глубоки, что в них проступает кость. Ни разу в жизни ничего подобного не видел. Такое впечатление, что кто-то вырвал кусок мяса у него из спины. Я отвожу глаза.
– Я подам жалобу на дом инвалидов. Это настоящая халатность! – решительно говорит Алебарда.
Пролежни такого размера и глубины должны были развиваться не меньше нескольких месяцев. Это означает, что его не только регулярно не переворачивали, но что персонал не озаботился даже лечением пролежней, когда они возникли. Меня охватывает гнев: как такое могло случиться?! Люди, на которых возложена ответственность за пациентов, не имеют права быть столь безответственными и равнодушными! Это просто преступление!
– Конечно, ничего не изменится, но порядок есть порядок, – добавляет Алебарда, пока мы с ней идем к сестринскому посту.
Все мои мстительные мечты о том, что дом инвалидов закроют, владельцев отдадут под суд, а врачей и санитаров выкинут на улицу, тут же испаряются.
– Никому нет дела до таких как он, – говорит Алебарда, имея в виду мистера Кирожака.
Конечно, она права. Легче всего обвинить медицинский персонал из дома инвалидов, но я хорошо себе представляю, как там все устроено.
Владельцы в погоне за прибылью, стараясь снизить расходы, нанимают санитаров, не получивших необходимой подготовки, а единственная медсестра слишком занята раздачей лекарств. В доме, предназначенном для ухода за инвалидами, как раз уходом и пренебрегают.
Сначала по коридору мимо меня пробежала реанимационная бригада. Я не обратил на это внимания, поскольку сегодня в ней не дежурил. Час спустя, уже в отделении, я наткнулся на Руби и реанимационную бригаду, возвращавшихся по коридору обратно. Они шли молча, медленно, словно в шоке. Руби заметила меня, подошла ближе и взяла за руку.
– Боже, Макс, я только что видела настоящий ужас!
Казалось, она вот-вот расплачется. Обычно Руби удается сохранять спокойствие, как положено врачу. Мало что может вывести ее из равновесия.
– Что? Что случилось? – спросил я.