Доступ

– Мы покупаем себе славу юностью! – заметил Борис, глядя в окно, – А что теперь эта слава? Пять лет прошло, а я уж никому не нужен. Десять лет – препод в замшелом колледже. Говорят, великие художники прославляются посмертно. В этом-то и есть свой замысел. Ведь художника не должно ничего отвлекать. Моя беда в том, что я прославился при жизни.

Фёдор быстро крутанул руль и спросил: – Так вы сейчас не в той поре. Но были же в высшем так сказать свете?

– Бывал, да только кажется будто стоял рядом да из чужих бокалов допивал.

– А я вот не бывал, – просто ответил Фёдор, – дальнобоил по молодости, а сейчас вон кредит выплатил, машинку взял и в такс. Дома надо быть, детей воспитывать, – и мягкая отцовская улыбка пробежала по его выбритому лицу.

– Действительно, на простых людях вроде нас и держится мир, – согласился Музин, – я вот учу молодёжь, в университете искусств преподаю, – опять слегка приукрасил художник, – но зарплата не ахти. А вам, Фёдор, хватает?

– Звёзд с неба не падает. Иногда ремонтом прирабатываю, чиню что, ща сайты есть, знаете, там Профи…

– Конечно, я же художник. Портреты на заказ, юбилеи, пейзажи. И шизиков многовато!

Оба рассмеялись, вспомнив каждый по случаю из практики.

– На вот, погляди, – и Борис залихватски передал свой телефон с той самой «лучшей» картиной своей.

Таксист по опыту мог не следить дорогу. И взяв телефон долго рассматривал.

– Ох, как вы это так краской. Как ваша фамилия? Музин? Жене скажу. Вот да. А в жизни-то она ещё лучше, картина?

– Ручаюсь! Поэтому и еду. Мне, Фёдор, нужно за вдохновением вернуться. Продали картину давно одному очень богатому, а сейчас, стыдно сказать, я подзабыл, поистратил, вспомнить без полотна никак. В живую надо, вот и еду.

– Бывает же! И за просто так к богатею проведут?

– Знакомый юрист подсказал, что есть у всех художников право доступа. А значит и я могу посмотреть на своё творение.

– А можно вас спросить, за что вы полюбили писать?

– Фёдор, от творчества такая ясность. Будто знаешь чего хочешь, будто всегда знал.

Уже навигатор показывал половину пути и Музину вдруг стало жаль. Радушный оказался таксист. И сам не зная отчего, Борис продолжил откровенно, – Но самолюбие страдает. Прославился при жизни потом растерял. И сейчас лишний вроде: все мне доказывают, будто не особенный я, будто такой же как они. Даже незнакомцы инстинктом чувствуют.

На дороге кто-то подрезал авто и Фёдор закусил губу, – Нормально! – как рявкнул он, – Мы люди все самовлюбчивые. Что на дороге, что в жизни. А как себе признаться, что вот он гений, живёт с тобой в одном городе, в одном доме или даже подъезде? Что он великий, а ты нет. Так все и тужатся, умаляют или не замечают. А как помрёт, так спохватятся. Нет больше! И не будет ни песен, ни картин. И тут уже без обмотки – оценят. Тут уже памятники, таблички. А картина у вас и впрямь хорошая. Труд виден и время.

Речами своими таксист нисколько не лукавил, смотря прямо на шоссе, и даже больше, будто бы сам с собой разговаривая в некоей медитации. А Музина слово «гений» привело в полный восторг. Настолько, что художник начал ни с того ни с сего жаловаться: «Да и так повторяют завистники, мол, художник я на одну картину. А дальше выдохся, а дальше и нет меня! Так здесь я, вот он!»

Бывает постороннему проще раскрыть душу. И этот посторонний молчал и слушал. Ничего он о себе не расскажет. Жизнь часто мяла его. Но всё же не смяла. Также прямо, как и на всех своих пассажиров, Фёдор посмотрел на Бориса в зеркало и сказал:

– Вот мне песня нравится «На заре». Знаете, Альянс пел? И все говорят, мол, всего один хит у них. Но зато какая, а? Им лишь бы уколоть. Лучше много понемногу, чем одну и сразу? Враки. Сами не могут! Можно включу? Вам понравится.

Всё-таки это был «Бизнескласс» и водитель здесь спрашивал разрешения, а не втыкал что на душу попало. Борис благодушно кивнул, и из добротных динамиков раздалась красочная композиция.

И под строчку «Райский мёд, небеса» они въехали в элитный чудный район с английскими газонами и всякими ландшафтными изысками. Петляя меж огромных участков помещичьего типа, наконец навигатор вывел их к четырехметровому кованому забору, и длинной дороге, уходящей к поместью конусообразному.

Чёрные автоматические ворота с гербом в виде свитка пергамента и на нем огромнейшей прописью буквой «Б». По ту сторону верески, раскидистые буки, словом, зелень идеальная, и ромбовидный дом в припадке созданный архитектором кокаинистом. Как хотите, так и представляйте, читатель, важно, что рядом была двухкомнатная будка с тонированными зеркальными окнами. Туда-то по съезду мягко ступил Мерседес прямиком к обочине, по которой рассажены были экзотические древа. Чувствовалось как охрана в будочке приосанилась и из динамика прозвучало: «Добрый день, как вас представить?».

Фёдор припустил окно и твёрдым голосом ответил: «Столичный художник Борис Музин, приехал к хозяину на личную встречу».

Сначала вроде замолчали и с почтением отвечали: «По вопросу? Вам назначено?».

Тут уж Музин подсказал Фёдору: «право доступа на картину реализовать».