Достопамятные деяния и изречения

И в частном порядке я тоже высказываю свое уважение, имея опыт благоволения со стороны красноречивейшего и блистательнейшего мужа. Боюсь только, как бы меня не поняли неверно, что для меня мой друг Помпей был наподобие Александра, в свою очередь считавшего, что его друг Гефестион — другой Александр. Но я бы заслужил величайший упрек, если бы прошел мимо примеров постоянной и чувственной дружбы, не упомянув о Помпее. Благодаря его душе, как и сердцам дражайших родителей, жизнь моя сделалась счастливее, грусть ушла. От него я получил свободное поведение, возможность преумножать всякое благодеяние, с его помощью я стал более терпимым ко всякому повороту судьбы. Под его руководством и благодаря ауспициям мои занятия обрели блеск. Наверняка я также удовлетворил зависть тех, кто потерял своих друзей, потому что, без сомнения, им доставляло боль мое наслаждение дружбой: нет, я не заслуживаю этого, хотя всегда разделял свою радость с теми, кто хотел бы того же. Но никакое, даже умеренное счастье не сможет избежать зубов недоброжелательства. Ведь есть такие, которые, избегают ли их или обращаются к ним с мольбами, радуются и ликуют по поводу несчастий других, расценивая их как собственные радости. Они богаты чужими утратами, счастливы чужими ошибками, бессмертны чужими похоронами. Но как долго они будут попирать чужие несчастья, не имея собственных, — давайте определим изменчивостью человеческого бытия, лучшего из того, что смягчает заносчивость.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ О благородстве ⠀⠀ ⠀⠀

8. Предисловие. Давайте теперь в моем труде призовем на память случаи благородства. У него два похвальных источника — верное суждение и почтенная добрая воля, и оценивают его только на этих основаниях. Потому что дар порождает благодарность, которая с течением времени становится все сильнее. И потому что ценность дара увеличивается относительно удобного времени.

8.1. Случилось, что много столетий назад небольшая сумма денег была выплачена Фабием Максимом в связи со следующим. По соглашению о выкупе он получил назад пленников, захваченных Ганнибалом. Когда сенат не одобрил эту сделку, он послал в Город своего сына, чтобы тот продал единственное имение, которым владел, а вырученную сумму немедленно передал Ганнибалу. Деньги были небольшие — всего лишь за семь югеров земли в Пупинии, но если учесть душу плательщика, то сумма эта не поддается исчислению. Он предпочел расплатиться своим наследством, нежели требовать от отчизны. И это еще более достойно похвалы, потому что стремление одного — более очевидный признак обязательства, чем ожидание легкого возмещения со стороны многих. Один дает, что может, другой — больше, чем может.^[339]

8.2. Ну, а теперь предоставим место для выражения заслуженного благородства женщине по имени Буса, самой богатой в Апулии. Однако не будем сравнивать ее великое достояние со скромными доходами Фабия. Она щедро поддерживала пропитанием примерно десять тысяч соотечественников, уцелевших после битвы при Каннах внутри стен Канузия, но ее необыкновенная щедрость по отношению к римскому народу не отразилась на ее благосостоянии, тогда как Фабий во славу отчизны дошел до нищеты.^[340]

8.3. И Квинт Консидий также заслуживает упоминания за его щедрость, тем более что его деяние было совершено не без выгоды для себя. Республика была почти разрушена из-за безумия Катилины, и даже богатые не могли уплатить долги кредиторам, потому что цена собственности предельно упала. Но и тогда Консидий не разрешил своим доверенным людям взимать долги, которых скопилось уже пятнадцать миллионов сестерциев, ни в чистом виде, ни с процентами. И насколько от него зависело, он смягчил тяжесть общественных беспорядков, выказав личное спокойствие, и ко всеобщему изумлению сумел доказать, что одалживал собственные деньги, не требуя в залог кровь сограждан. А те, которые сейчас, радуясь своим сделкам, приносят домой обагренные кровью деньги, в конце концов увидят, что их радость омрачится презрением, потому что не дали себе труда прочитать благодарственное постановление сената по отношению к Консидию.^[341]

8.4. Думаю, римский народ поспорит со мной: почему это я все говорю о частных лицах, но не о народе в целом. А ведь это важно для доверия к нему, для того, чтобы показать его высочайший дух, который восприняли уже цари, города и народы, а еще потому, что вся слава его великих деяний, благодаря напоминанию, крепнет день ото дня. Азию, которую римляне завоевали в войне, они передали царю Атталу как дар. И все потому, что наш народ понял: для величия и блеска нашей будущей власти надо выбрать благодеяние, но не выгоду для себя, и пожертвовал самой богатой и восхитительной частью круга земель. И дар этот был счастливее самой победы, потому что большое приобретение рождает зависть, а столь великая щедрость только увеличивает славу.^[342]