Читаем Достопамятные деяния и изречения полностью

1.5. Квинт Метелл, сражаясь с кельтиберами в Испании, осадил город Кентобригу. Он уже придвинул осадные машины и искал место в стене, которое следовало разрушить, но человечность возобладала над желанием победить. Жители Кентобриги выставили на линию ударов осадных машин сыновей Ретогена, которые ранее перебежали к Метелу. Ретоген сам известил Метелла, что даже ценой собственной крови он не остановит ход событий, но, чтобы не допустить жесткой гибели сыновей на глазах у отца, Метелл снял осаду. И таким великодушием он, не одолев стены одного города, привлек зато на свою сторону сердца жителей всех кельтиберских городов, показав, что не нуждается в осадах, чтобы привести их под власть римлян.[350]

1.6. Человечность молодого Сципиона Африканского известна не менее широко. После взятия Карфагена он разослал письма в сицилийские города с уверением в том, что все храмовые украшения, похищенные у них пунийцами, будут возвращены на прежние места. Вот благодеяние, приятное и богам, и людям![351]

1.7. Он же проявил еще такую гуманность. Его квестор распродавал пленных, среди них оказался юноша приятной наружности и явно знатного происхождения. Посланный к Метеллу, он рассказал, что родом он нумидиец, после смерти отца остался сиротой и был воспитан дядей, Масиниссой, а в войну с римлянами поспешно вступил без его ведома. Метелл решил, что, простив юноше его ошибку, он тем самым окажет уважение дружбе царя, наиболее преданного римскому народу. Он подарил юноше кольцо, золотую застежку, тунику с широкой полосой, испанский плащ, коня в полной сбруе и отослал его к Масиниссе в сопровождении всадников. Ибо он считал, что самая значительная награда за победу заключается в том, чтобы вернуть богам храмовые украшения, а людям — их родню.[352]

1.8. Такого же рода благодарную память мы должны хранить о Луции Павле. Узнав, что к нему доставили Персея, вчера царя, а сегодня пленника, он встретил его в облачении со всеми украшениями римской власти, а когда Персей опустился на колени, поднял его и стал по-гречески убеждать не отчаиваться. Он даже сопроводил его в свою палатку, усадил рядом во время совета, дав понять, что нет ничего зазорного в том, чтобы делить с ним стол. Если вглядеться в сражение, проигранное Персеем, с одной стороны, а с другой — в картину, которую я описал, то люди могут засомневаться, какое зрелище для них приятнее. И если победа над врагом хороша, то не менее похвально умение выразить ему сострадание в его несчастье.[353]

1.9. Эта гуманность Луция Павла напомнила о милосердии Гнея Помпея. Тигран, царь Армении, много воевал с римлянами, но и защитил своими силами наш город от Митридата, когда того вытеснили из Понта. Помпей не позволил ему упасть перед ним в мольбе, но добрыми словами ободрил, а диадему, которую тот сбросил, убедил вновь надеть на голову и, отдав еще несколько распоряжений, восстановил его в прежнем состоянии судьбы. Он считал, что одинаково прекрасно и побеждать царей, и создавать их.[354]

1.10. Как блистателен пример гуманности Гнея Помпея, и сколь жалок случай, когда желаемая гуманность не состоялась! Ведь голова того, кто покрыл виски Тиграна знаками царской власти, была лишена трех триумфальных венков, и во всем мире, которым он еще недавно владел, не нашлось места для его захоронения. Голова, отделенная от тела, была доставлена, словно подарок из египетской сокровищницы, к великому сожалению победителя. Потому что когда Цезарь увидел ее, он забыл о том, что перед ним враг, но вспомнил, что это — его тесть, и оплакал Помпея, его дочь и себя. Он распорядился кремировать голову Помпея в изобилии самых роскошных и дорогих благоуханий. Если бы дух божественного принцепса не был столь кротким, а его уже считали опорой Римской империи — так Фортуна управляет смертными, — и он бы остался непогребенным. Когда Цезарь услышал о смерти Катона, он сказал, что помешал Катону своей славой, а Катон ему своей. Наследство Катона он оставил его детям в сохранности. И жизнь Катона была бы не менее значима даже в сравнении с божественными деяниями Цезаря.[355]

1.11. И душа Марка Антония остается неясной без понимания такой гуманности. Он ведь передал тело Марка Брута своему вольноотпущеннику для похорон и, чтобы сожжение выглядело более почетным, приказал накрыть тело своим плащом, расценив, что поверженный враг уже вне ненависти. А когда узнал, что вольноотпущенник украл плащ, впал в ярость и немедленно наказал его, предварив свои действия такими словами: «Ты что, не знал, какого мужа я доверил тебе для похорон?» Поля при Филиппах были свидетелями его отважной и благочестивой победы, но не слышали таких слов, исполненных благороднейшего негодования.[356]

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

<p>⠀⠀ ⠀⠀</p><p>Внешние примеры</p><p>⠀⠀ ⠀⠀</p>Внешний пример 1.
Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное