Достоевский in love

Только к лучшему, что ему необходимо было вернуться к родам Анны. Когда семья воссоединилась, Федор узнал, что какой-то негодяй опубликовал в «Петербургской газете» слух, что он находился на смертном одре; стоит ли говорить, как расстроило это жену – она тут же послала ему телеграмму и получила ответ, что он в полном порядке, но русский и немецкий перемешались и только больше ее запутали. В любом случае роды прошли хорошо, и 10 августа 1875 года у них родился сын Алексей. В тот год стояло чудесное бабье лето, и несмотря на то что по пути на пароход Федор едва не потерял чемодан с рукописью «Подростка», у разросшейся до пяти человек семьи выдалась очаровательно небогатая событиями осень. Федор закончил правку последних глав книги, которые сдал в «Отечественные записки» для печати в заключительном выпуске года. Впрочем, вижу, что роман пропал: его погребут со всеми почестями под всеобщим презрением[492]. Читатели, казалось, предпочитали читать книги о высоких страстях помещиков.

Вскоре после того, как завершилась публикация «Подростка», Федор столкнулся на улице со знакомым, который тут же принялся изливать похвалы только что вышедшей седьмой части «Анны Карениной».

– Это вещь неслыханная, это вещь первая. Кто у нас, из писателей, может поравняться с этим? А в Европе – кто представит хоть что-нибудь подобное? Было ли у них, во всех их литературах, за все последние годы и далеко раньше того произведение, которое бы могло стать рядом?[493]

Ну, без сомнения, никого похожего на Толстого в Европе не найти – но и Пушкиным он не был.

С тех самых пор, как «Время» запретили, а «Эпоха» закрылась, Федор думал об издании своего журнала или какого-либо дневника. Ему всегда нравилось писать фельетоны, будь они анонимными статьями о жизни в Санкт-Петербурге 1840-х или записками о путешествиях по Европе со Страховым; без сомнения, самой приятной частью работы в «Гражданине» была его колонка «Дневник писателя», получившая восторженный отклик читателей. Его нынешний план был даже более амбициозным – отдельное издание, которое станет описывать жизнь в России месяц за месяцем. Можно многое выпустить и ограничиться лишь выбором происшествий, более или менее выражающих нравственную личную жизнь народа, личность русского народа в данный момент[494]. Задумка заключалась в том, чтобы перемежать воспоминания о собственной, несомненно, богатой событиями жизни с авторскими статьями о судах и военных конфликтах, рассказами и притчами. Всё войдет с известным взглядом, с указанием, с намерением, с мыслию, освещающею всё целое, всю совокупность. И наконец, книга должна быть любопытна даже для легкого чтения, не говоря уже о том, что необходима для справок! Это была бы, так сказать, картина духовной, нравственной, внутренней русской жизни за целый год. Дело это – огромное[495]. В 1876-м он решил полностью посвятить себя этой давней идее.

Владелец дома, который они снимали в Старой Руссе, умер примерно в то же время, и Федор купил двухэтажный деревянный дом за 1150 рублей. Наконец у него появилась собственность, которую он мог оставить своей семье. В стоявшем на берегу реки Перерытицы доме было шесть спален на втором этаже, рядом с ним – огород и сад со столетними деревьями, а также конюшня, ледник и баня. Здесь Федор работал над «Дневником писателя», выражая свое мнение по любому животрепещущему вопросу и встревая в каждую дискуссию: о войнах в Европе, о «женском вопросе» и необходимости высшего образования для женщин, о еврейском народе[496]. Он был единственным автором каждого слова в издании, и они с Анной публиковали его самостоятельно. Наконец-то не имело никакого значения, что скажут критики, или каким тенденциям он следовал, или в каком журнале издавался – «Дневником писателя» он говорил напрямую с читателями. Журнал добился мгновенного успеха, и вскоре Федор получил от одного журналиста вопрос – не задумывался ли он о написании мемуаров. В настоящее время к тому не способен. Вследствие падучей моей болезни, которая, впрочем, почти уже меня не беспокоит, я – верите ли – забыл сюжеты моих романов. Тем не менее общую-то связь жизни моей помню[497].