Достоевский in love

И всё такие у меня были сны, странные, разные сны, нечего говорить какие![324] Но почему же в то же самое время разум ваш мог помириться с такими очевидными нелепостями и невозможностями, которыми, между прочим, был сплошь наполнен ваш сон? Почему тоже, пробудясь от сна и совершенно уже войдя в действительность, вы чувствуете почти каждый раз, а иногда с необыкновенною силой впечатления, что вы оставляете вместе со сном что-то для вас неразгаданное? Вы усмехаетесь нелепости вашего сна и чувствуете в то же время, что в сплетении этих нелепостей заключается какая-то мысль, но мысль уже действительная, нечто принадлежащее к вашей настоящей жизни, нечто существующее и всегда существовавшее в вашем сердце…[325]

Открыв тетрадь, где он записывал идеи для нового романа, он написал:

«Мое первое личное оскорбление: лошадь, фельдъегерь»[326].

Оказавшись без дохода, когда он начал «Преступление и наказание», Федор хотел взять заем у «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым», но возникли неприятные осложнения в связи с тем, что он также был членом исполнительного комитета и потому фактически выписывал займы самому себе. Недавно, во время встречи, кто-то подал официальную жалобу, и, столкнувшись с таким нападением на свою персону, Федор поступил достойно и 9 мая 1865 подал в отставку.

Меньше месяца спустя он попросил у «Общества» заем, чтобы выплатить один из своих долгов. Десять тысяч рублей, что он получил от тети, – фактически свое наследство, – он вложил в журнал до того, как вынужден был его закрыть, и теперь его преследовали через суд два кредитора, поставщик бумаги Деми и типограф Гаврилов. Оба угрожали ему долговой тюрьмой и даже натравили на него полицейского (хотя эта встреча закончилась на дружеской ноте, и Федор даже задал ему ряд вопросов о сыскных процедурах для своего нового романа). Какие бы деньги он ни раздобыл, они пойдут на выплаты кредиторам, не оставив ему ни гроша на жизнь. Но у Федора оставалось не много альтернатив, и он согласился на худшую издательскую сделку всех времен.

Примерно годом ранее с ним связался издатель, Федор Тимофеевич Стелловский, довольно плохой человек и ровно ничего не понимающий издатель[327]. Стелловский преследовал нуждающихся писателей, как выносливый охотник раненого зверя. В 1861 году, к примеру, он завладел правами на издание полного собрания сочинений композитора Глинки всего за 25 рублей – сумму, маленькую до слез.

Изначально Стелловский предложил фиксированную плату в 2000 рублей за собрание существующих работ Достоевского, от чего Федор отказался. Но теперь он был в отчаянии. Теперь, когда он приполз к Стелловскому с мольбой, тот сделал новое предложение – за 3000 рублей он получит права на собрание всех существующих работ Достоевского, а Федор пообещает к 1 ноября 1866-го, за год, написать полноценный роман. Если он пропустит крайний срок, Стелловский получит право на печать всех его будущих работ на следующие девять лет без каких-либо дополнительных выплат. Условие было таким смешным, что Федору и в голову не пришло, будто его можно принудительно привести в жизнь.

Он разделил 3000 рублей между кредиторами, оставив себе 175 рублей на покупку билета из города, чтобы можно было писать в покое. Он решил отправиться в Висбаден, где система помогла ему выиграть, в надежде, что, раздобыв у рулетки тысячу рублей, он протянет три месяца. Я задолжал, как дурак, и хочу выиграть, только чтоб отдать[328]. Через пять дней после приезда он потерял все. Выиграть можно, потому что я играл без расчета, на ура, как дурак, а теперь за каждый рубль дрожать буду…[329] Он заложил часы, принес деньги к игральному столу и потерял их. (Возможно, его следующий герой должен убить ростовщика. В холодном расчете нигилистов это будет считаться за чистый выигрыш – они ведь только и жили, что за чужой счет.)