Достоевский in love

Апрель 1865 был жестоким месяцем. Анна отказала ему и покинула Санкт-Петербург. Затем от сестры Полины он получил письмо, обвиняющее его в «наслаждении чужим страданием и слезами» – вот уж кто бы говорил. Аполлинария – больная эгоистка. Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья[319]. Она оскорбилась тем, что он посмел выразить свое несчастье, и теперь хотела наказать его. Не люби, но и не мучай. Что еще хуже, несмотря на все его старания, число подписчиков «Эпохи» стабильно уменьшалось, и единственным выходом было закрыть журнал. Безумством было надеяться, что он сможет выплатить все долги, но, получив аванс за книгу, ему, возможно, удалось бы разобраться с самыми агрессивными кредиторами и удержаться от банкротства. И все-таки для начала мне нужно теперь хоть три тысячи. Бьюсь по всем углам, чтоб их достать, – иначе погибну. А между тем всё мне кажется, что я только что собираюсь жить. Смешно, не правда ли? Кошечья живучесть[320].

Он решил приступить к новой идее, психологическому отчету одного преступления[321]. Главным героем стал бы студент, который не мог позволить себе оплачивать университетский курс, но все равно верил бы в собственное величие. Этот персонаж, Раскольников, подобно Наполеону считал, что законы и мораль придуманы для других людей. Тургеневского Базарова восхваляли как новый аутентично русский архетип, но Базаров был только пародией на нигилиста, интеллектуалом, не идущим дальше разговоров. Главный герой Федора, Раскольников, совершит опасный прыжок от слов к делу. Преступление свершится рано, а наказание настигнет поздно[322]; настоящей темой будет битва за душу Раскольникова, а в широком смысле – за душу молодого поколения. Выгнанный из университета, живущий в мансарде, с долгами за жилье и полуголодный, Раскольников увидит возможность – старуху, которая копит деньги. Убить ее и распределить богатство станет морально допустимым, если следовать холодным моральным исчислениям рациональных эгоистов и революционеров с их призывами «взяться за топоры». Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое; когда цитуется фраза, что кровь «освежает»[323].

Понимали ли они, к чему призывали? Знали ли они, каково это – взять топор и раскрошить им чей-то череп?

Ночью 29 июня 1865 года Нева поднялась так высоко, что угрожала затопить жителей подвалов по всему городу. Крысы плыли бы по улицам среди гонимых ветром и дождем бесполезных людских пожитков. По приказу властей выстрелили пушки Адмиралтейства и Петропавловской крепости. Они предупреждали: вот-вот случится, надорвется, выльется. Возможно, Федор слышал их, а может, они лишь прервали его сон.