Достоевский in love

Но время шло, и я мало-помалу стал обживаться. С каждым днем всё менее и менее смущали меня обыденные явления моей новой жизни. Происшествия, обстановка, люди – всё как-то примелькалось к глазам. Примириться с этой жизнью было невозможно, но признать ее за совершившийся факт давно пора было. Дико любопытные взгляды каторжных уже не останавливались на мне так часто. По острогу я уже расхаживал как у себя дома, знал свое место на нарах. Регулярно каждую неделю ходил брить половину своей головы. Я чувствовал, что работа может спасти меня: чаще быть на воздухе, каждый день уставать, приучаться носить тяжести. Зато и доставалось же мне сначала от каторжных за любовь к работе, и долго они язвили меня презрением и насмешками[145]. Но я не смотрел ни на кого. Однажды он проснулся около двух часов ночи от тихого, сдержанного плача. Маленький седенький старичок лет шестидесяти, раскольник, арестованный за поджог православной церкви, сидел на печи и читал молитвы из рукописной книги. Время от времени он бормотал: «Господи, не оставь меня! Господи, укрепи меня! Детушки мои малые, детушки мои милые, никогда-то нам не свидеться!» Не могу рассказать, как мне стало грустно[146].

Первое действительное отступление от заведенного порядка произошло на Пасху, когда каторжане провернули целую операцию, чтобы добыть контрабандную водку. Сперва им нужно было найти посредника – солдата или девку, – который приобретет водку (и неизбежно разбавит ее). Затем контрабандист из острога придет на указанное место с промытыми бычьими кишками, наполнит их водкой и попытается незаметно обвязаться ими – и, возможно, возьмет с собой несколько копеек на случай, если понадобится умаслить охрану. Это было рискованное мероприятие; конечно же, контрабандист за свои заботы немного отпивал и разбавлял оставшееся. Арестанты месяцами откладывали деньги ради удовольствия испить разбавленной водки на традиционных праздничных гуляниях. Этот день еще задолго до своего появления снился бедному труженику и во сне, и в счастливых мечтах за работой и обаянием своим поддерживал его дух на скучном поприще острожной жизни. За чашку вина платится впятеро, вшестеро больше, чем в кабаке. Можно представить себе, сколько нужно заплатить денег, чтоб напиться![147]