Дорогие мои

Мы ему отказали и пошли спать. Ему тоже пришлось идти с нами, потому что Мочалов свою жену слушается.

В понедельник с утра сумрачно, давление низкое и хочется спать. Мочалов с Галей и Кирой пошли в лес за грибами. Мочалов болен грибами хронически и неизлечимо. Он если видит, как кто-то идет с грибами, обязательно остановит и долго выспрашивает, где собрал и сколько в каком месте.

Они пошли в лес, а я пошел мыть машину у колонки. Колонка рядом. Кто ни пройдет – здоровается. В деревне люди и по сей день здороваются даже с незнакомыми.

Может, оттого и здоровы, что друг другу желают здоровья.

Мою я, мою, бабка из избы вышла, дед какой-то проходил:

– У меня зять може машину умывает. – Здесь у всех зятей либо мотоцикл, либо машина. – Вода-то известкова, – говорит дед.

Бабка добавляет:

– Стекло помыла давеча, а оно аж налетом покрылось. Давай на речку, там дождевая.

Еду на речку, мою речной.

Идем с Галей в библиотеку и встречаем Верку, всю в голубом.

Она решила ехать в Калинин. Так что я лишаюсь чести отвезти её в Киверичи.

Книжку мы взяли, Шкловского «Жили-были». Сидим, едим. Потом курим на мосту. На домашнем мосту. Болтаем.

– Троица, Куликово, Жабино, Петраково, Дор, Кривцо, здравствуй рюмочка, прощай винцо, – так говорил дед Мочалова.

Дело в том, что все эти хутора, ныне превратившиеся в деревни, принадлежали мочаловской родне. Бабка его имела много братьев, они владели магазинами в Петербурге. И эти хутора тоже были их собственностью.

Бабка была грамотная, но вышла замуж за своего, деревенского, столяра-краснодеревщика. И дом их в селе Ивановском с тех пор. Мама Мочалова живет в нем теперь одна. Отец Мочалова работал до войны в милиции. Во время войны имел бронь. Ловил дезертиров, спекулянтов, бандитов. Фронт был недалеко. Немцы захватили Калинин.

Дом Мочаловых несколько раз поджигали, и семья жила по разным деревням.

А после войны, когда была денежная реформа, накрыл Мочалов-папа заведующего сельпо на каких-то махинациях. Арестовал его. А он возьми да и окажись приятелем начальника отделения милиции.

Начальник приказал освободить арестованного. Они с начальником поругались. Мочалов-старший сгоряча чуть не застрелил начальника.

Его, Мочалова, и уволили из милиции.

Сельповца всё равно посадили, начальника уволили, но и Мочалову пришлось заняться другим.

Маляром был, штукатуром, потом агентом по заготовкам. Начал ездить по району и зарабатывать прилично. Но и пить стал значительно больше. Жена ругалась. Так вот в минуту отрезвления он и повесился.

А назначили его когда-то после того, как дезертиры предыдущего участкового убили. А один дед Мочалова сидел полтора года, в 1916 году его сослали, да в пути его революция застала.

Это все мне Мочалов уже в среду рассказывал, когда шли мы с ним по проселку в хутор Чепцы к Ширшиной Екатерине Петровне.

Вышли мы в одиннадцать. Парило, и облака низкие. А мы по селу топаем. Грязюка невозможная. Дорога разворочена тракторами.

– А раньше, – говорила Александра Васильевна, – село очень хорошо было. Чисто было. Вот снег сойдет – ив тапках идти можно. То ли народу больше было. Следили. А сейчас машины да трактора всё разворотили.

У дома Бархатова сам Бархатов и «отец». В ведре телячьи почки, лёгкие, сердце. Отмачивают. Они теленка колхозного забили. А им за это положено то, что в ведре лежит. Мочалов им, конечно, пятерку дает на бутылку, чтобы на обратном пути присоединиться.

Но Бархатов утверждает, что вряд ли что останется.

– Ну, два-то куска нам оставьте.

– Два – может быть, – обещает Бархатов и дальше начинает сетовать – Жить лучше стали, пить стали больше, видать, должно быть наши вечные попутчики – голод да страх. Как утро, так думаешь – чего пьём? А к вечеру опять собираются.

У «отца» на доме два ружья деревянных прибиты. Крест-накрест. Он охотник. О чем всем и сообщает этими ружьями.

Сдали пять рублей, дальше пошли. Через загоны, где стадо колхозное, и по насыпной дороге через лес. Дорога заброшенная, теперь по ней и не проехать, разве что на тракторе. Они и вывозят отсюда лес – трактора.

Вот так мы и шли часа два под мочаловские рассказы о предках, пока не дошли до поля с сараями. Просторные сараи. Мочалов удержаться не может, начал грибы собирать. А я залег в сарае. Из сарая поле просматривается.

Из такого сарая стрелять хорошо. Я лежу на сене и стреляю. Вон из-за леса выходят, или нет, выезжают на мотоцикле в касках, и стреляй по ним. Только мухи стрелять мешают. Много их здесь, мух. Мочалов утверждает – это оттого, что стрижи и ласточки при перелете замерзли. Мало в этом году птиц, вот мухи и расплодились.

Когда я всех врагов перестрелял, вернулся Мочалов.

В корзинке восемь штук грибов. Белый – крепенький, здоровенький, румяненький, а остальные подосиновики.

Стыдно Мочалову – мало грибов насобирал. Но мне к старушке не терпится, поэтому дальше идем.

Хутор Чепцы – шесть домов. Огорожены забором. У каждого дома – сарай.

И у одного сарая собака на цепи. Значит, в этом доме живут. Остальные дома брошенные, но на лето кто-то приезжает.