Дорога, которой нет

– Да ну, Гортензия Андреевна, просто побывал человек на Дальнем Востоке, впечатлился да и описал местные красоты, как умел.

– Так красоты бы и описывал, кто против! Там столько всего прекрасного! Спросите Тимура, мастера слова, пусть пока и не признанного, что он бы увековечил в своем тексте, вершины вулканов или здание морского вокзала, которых по всей стране понатыкано? Там уникальная природа, а человек пишет, как Ленин смотрит вдаль возле горсовета. Так он в каждом городе смотрит вдаль, простите, но пора бы уж и привыкнуть. Зачем писать про бухту Бечевинскую, где «вдали от суеты городов несут вахту на передовых рубежах наши доблестные моряки-подводники»? Или про бухту Саранную, где «подводные крейсера проходят размагничивание, чтобы стать невидимыми для противника»? Зачем это в художественном произведении, Ира? Я вообще что читаю, роман или туристический справочник шпиона?

Ирина пожала плечами:

– Гортензия Андреевна, Степан Андреевич крупная шишка, с ним наверняка на Камчатке носились как с писаной торбой, все показывали и рассказывали, возможно, этими самыми словами. Он законспектировал да и перенес в роман. Раз показали, то почему бы не описать все это великолепие?

– Хорошо, Ира, допустим, что это случайность, но дальше становится только хуже. Наскоро воспев героическую службу наших моряков, Никитин вернулся в родные пенаты и дальше разворачивал все сюжетные коллизии преимущественно в декорациях Ленинграда и области. Вот, например, сравнительно свежий роман про любовь девушки из старорежимной семьи и рабочего с завода «Арсенал». Время действия – тридцатые годы, но завод описан очень подробно, буквально как к нему пройти от Финляндского вокзала, где проходная, где горячий цех, где заводоуправление, где бомбоубежище, как проходит узкоколейка. И описано это, прошу заметить, по состоянию на сегодняшний день, а не на тридцатые годы. Я неоднократно водила туда детей на экскурсию, так что знаю, что к чему.

– А Никитин откуда это знал?

Гортензия Андреевна фыркнула:

– Элементарно! Если бы вы были директором завода или председателем парткома и к вам обратился бы всенародно любимый писатель, неужели бы вы не провели для него экскурсию?

– Ну да…

– Потом книга про врачей. Вроде бы безобидная, но самым подробным образом изложен календарь прививок наших детей. Информация, конечно, полезная и занимательная, но, на мой взгляд, избыточная для художественного произведения, а вот для внедряемого агента вражеской разведки ее значение трудно переоценить. Вы, Ирочка, наверное, учили в школе, что роман «Евгений Онегин» – это энциклопедия русской жизни?

– А то!

– Так вот опусы Никитина – это энциклопедия советской жизни. Под винегретом из дешевой мелодрамы и апологетики коммунизма скрываются подробные инструкции, как жить в Советском Союзе, в частности в Ленинграде. Как зайти в трамвай, где купить хлеба, какой театр у нас считается культовым, а какой товар – самым дефицитным. Как работает почта, где находится Эрмитаж, как в метро разменять гривенник на пятачки и прочие подобные мелочи, незнание которых вызовет изумление у коренного населения.

– Нет, подождите, Гортензия Андреевна, вы сами себе противоречите, – засмеялась Ирина, – выбирайте что-то одно: или апологетику коммунизма или скрупулезное бытописательство. И то и другое трудно уместить под одной обложкой.

– Сразу видно, моя дорогая, что вы не творческий человек, – Гортензия Андреевна многозначительно похлопала по стопке никитинских книг, будто жалея, что Ирина не способна породить столь солидные труды. – Герой не просто стоит за колбасой в километровой очереди, а после того, как перевыполнил план на заводе, устал, мерзнет, но мечтает себе, что сейчас да, трудно, но совсем скоро наступит коммунизм и не будет ни денег, ни очередей, а одно сплошное изобилие.

– Насчет того, что денег не будет, Степан Андреевич не слишком-то приврал, – буркнула Ирина.

– Или у Ларисы отвалились подметки от последних сапог, несет она их в ремонт и думает, что босиком, конечно, плохо, но наша страна в кольце врагов, проклятые империалисты только и думают, как задушить советскую власть, поэтому не о сапогах сейчас должна думать настоящая комсомолка, а о защите родины от ядерного удара.

Ирина кивнула. Что ж, знакомая песнь, она выросла в этой риторике. В стремлении к светлому будущему ничего не было более постыдного, чем быть счастливой прямо сейчас, особенно по какому-нибудь ничтожному поводу. Все надо было делать стиснув зубы, через боль и отвращение, в том числе, кстати, и секс. Нигде, никогда, ни под каким соусом, кроме, пожалуй, книг Мопассана, которые детям старались не давать, не говорилось, что плотская любовь может приносить удовольствие. Секс существовал ради детей и ради удовлетворения похоти мужа. Точка. И если бы она не вышла замуж за Кирилла, то, вероятно, так никогда и не узнала бы, что бывает иначе.