Подходил к концу один из тех редких дней, когда все удается. Ты полна энергии, дети ведут себя хорошо и даже отлично, белье отстирывается без проблем, и прищепок на веревке для него хватает, котлеты не пригорают, и к молоку на плите ты подбегаешь ровно на секунду быстрее, чем оно собирается убежать. На внезапной волне удачи Ирина переделала в три раза больше, чем планировала, и, уложив младших детей спать и закрыв парник (о чем была немедленно сделана отметка в календаре), решила побаловать себя после праведных трудов чайком.
Только она расположилась на веранде в любимом кресле Гортензии Андреевны с кружкой и книжкой, только сделала первый глоток, как дверь распахнулась, и на пороге возникла сама Гортензия Андреевна. Ирина вскочила, чуть не вывернув на себя горячий чай.
– Господи, Ирочка, напугала вас? Простите…
Ирина быстро поставила кружку и поправила накидку на кресле, будто она тут никогда и не сидела.
– Вы простите, Ира, что я так внезапно, но дело не терпит отлагательств.
Ирина пошатнулась от подступившего ужаса.
– Нет, все в порядке, все живы-здоровы, не волнуйтесь! – поспешила заверить Гортензия Андреевна. – Просто мне необходимо обсудить с вами один момент, и желательно с глазу на глаз, а завтра приедет Кирилл, и вам будет не до измышлений вздорной старухи.
– Гортензия Андреевна…
– Оставим любезности и перейдем сразу к делу, – старушка резко опустила на стол рюкзак и дернула завязки.
– Можно я вам хотя бы чаю принесу? – пискнула Ирина.
– Позже… А впрочем, давайте, я пока подготовлю наглядный материал.
Ирина быстро накрыла чай на одном уголке стола, с удивлением наблюдая, как на другом растет стопка томиков сочинений Никитина, испещренных закладками.
– Дома есть кто? – спросила Гортензия Андреевна.
Удивляясь такой таинственности, Ирина отрапортовала, что Тимур на сутках, младшие дети спят, а Егор играет на улице с друзьями, но скоро должен прибыть.
– Отлично! – старушка откашлялась. – Итак, Ирочка, памятуя постулат, что в произведениях писателя отражается его личность, даже если он того не хочет, я взяла на себя труд ознакомиться с творениями уважаемого Степана Андреевича.
Ирина сочувственно покачала головой.
– Я предполагала, что это будет поверхностное знакомство, и просматривала его опусы по диагонали, но довольно быстро у меня возникло чувство смутной тревоги, и я не могла понять почему, пока не вспомнила ваши слова, как Тимура хотели обвинить в госизмене за то, что он слишком подробно описал службу на лодке.
– Это было всего лишь мое предположение.
– Не важно, – Гортензия Андреевна достала с самого дна стопки потрепанный томик, – давайте-ка, чтобы не быть голословной, зачитаю вам из раннего. Вот, слушайте: «На входе в Авачинскую бухту, самую большую бухту мира, в которой легко могут поместиться флоты всех стран, стоят три грозных скалы, три брата, высокие и остроконечные, похожие на красноармейцев в буденовках. Они охраняют покой наших моряков, желают им удачи, когда те уходят в боевой поход, и радостно приветствуют по возвращении».
– Господи, какая графомания… – фыркнула Ирина.
– Слушайте дальше: – Гортензия Андреевна глотнула чайку, откашлялась и продолжала читать медленно и отчетливо, будто проводила в своем классе диктант: – «Чуть дальше лежит полуостров Завойко, будто спящий медведь, спрятавший голову в холодных водах бухты. Слева расположился на сопках красавец Петропавловск-Камчатский, ярусы белых домов опоясывают подножия гор, как свадебные ленты».
– Графомания в квадрате, ну и что, – усмехнулась Ирина, – называть город красавцем, а гору – медведем, такой оригинальный прием, вот прямо никогда раньше не встречала.
– Потерпите, Ирочка. Итак: «…трудно поверить, что еще полвека назад этот праздничный нарядный город с собственным театром и крупной сетью библиотек представлял собой унылую деревню с покосившимися бревенчатыми домами и непролазными улицами. Только с приходом советской власти город расцвел…»
– Вот уж неожиданный поворот так неожиданный, – со смехом перебила Ирина, – никто из совписов никогда не позволял себе такой крамолы, сообщить, что при проклятом царизме везде, простите за каламбур, царила грязь и нищета, а как пришли большевики, все сразу засияло.
– Ира, что за нетерпение! – Гортензия Андреевна сказала вроде бы спокойно, но Ирина сразу почувствовала себя отпетой двоечницей и хулиганкой, сложила ручки и потупилась. – Впрочем, я, наверное, действительно начала слишком издалека. Так, тут бла-бла-бла про фонари, просторные улицы и широкие тротуары, ага, вот Никольская сопка, мемориал героическим защитникам Петропавловска во время обороны 1854 года, вот морской вокзал, Ира, вот аэропорт в Елизове, благодаря которому жители Камчатки могут совершенно свободно летать на материк. И главное: «По правому берегу бухты расположен Вилючинск, средоточие атомных подводных крейсеров, сердце Тихоокеанского флота». Что скажете, Ирочка? Не хватает только широты и долготы для планирования ядерного удара.