До публикации своей первой книги Махендорф работал мелким клерком в офисе Беркли и был оттуда уволен. И теперь его враждебная предвзятость пульсировала в каждой строке книги. Возможно, Беркли действительно был неприятным типом, хотя и совершенно необязательно. Деймон встречал его несколько раз на презентациях новых спектаклей, их знакомство ограничивалось приветствием, и он не мог быть судьей моральным качествам этого человека. Хотя описание типажа и его разнообразных увлечений было близко к реальности, некоторые поступки Беркина, приписанные герою Махендорфа, являлись явным плодом фантазии автора и представлялись столь мерзостными, что любые присяжные, по мнению Деймона, без колебаний признали бы автора виновным в диффамации.
Махендорф мрачно, тихо дымясь от злости, слушал, как Деймон, стараясь изо всех сил быть деликатным, объяснял ему, что автор может столкнуться с неприятностями — очень серьезными неприятностями, — если попытается опубликовать книгу или станет показывать ее издателям.
— Итак, — произнес Махендорф, — вы хотите сказать, что не намерены отсылать книгу с грифом вашего агентства на ней?
— Я не буду ее отсылать. Точка.
— Вы заработали на мне кучу денег.
— Не кучу. Некоторое количество.
Две первые книги Махендорфа распродавались более или менее успешно.
— Итак, — продолжал Махендорф, — вы отказываетесь представлять мои интересы?
— Да, — ответил Деймон. — Во всяком случае, не с этой книгой. Не хочу стать соответчиком по иску на несколько миллионов долларов.
— Вы — мерзавец, обмочивший от страха штаны! — злобно выпалил Махендорф. — Вам теперь ни в жизнь не увидеть того, что я напишу, — есть у нас контракт или нет. Почему бы вам не ограничиться изданием детских комиксов? «Бобби и Джоан играют в докторов» — или другой чуши в этом роде. Это относится и к белобрысому пидеру, который работает на вас, тщательно вылизывая вам задницу.
— Будь я помоложе, — сказал Деймон, — я за эти слова вас измолотил бы. А сейчас я хочу продемонстрировать, что я думаю о нашем контракте.
Махендорф злобно следил за тем, как Деймон поднялся из-за стола, подошел к канцелярскому шкафу, выдвинул один из ящиков, порылся в папках и извлек на свет пачку скрепленных листков.
— Вот ваш контракт, мистер Махендорф, — произнес Деймон и начал рвать листки.
Махендорф следил за его действиями с сардонической улыбкой. Руки у Деймона тряслись, и он мог рвать документ только по одной страничке.
— К дьяволу! — воскликнул он. — Надеюсь, вы получили представление о том, что я думаю о вашем контракте. А теперь убирайтесь отсюда! — закончил он, швырнув листки под ноги Махендорфу.
— Я хотел бы получить назад рукопись, — проронил Махендорф.
— Вот она. — Деймон толкнул толстую, тщательно перевязанную пачку бумаги на край стола. — Забирайте. Она портит здесь воздух.
— Сукин ты сын, — сказал Махендорф, взял рукопись и нежно погладил ее. — Десять процентов. Ровно столько ты и стоишь. Десять процентов хренова пуля. Как же я буду потешаться над тобой, когда книга увидит свет, а я, развалившись на собственной яхте, стану читать хвалебные рецензии!
— Если бы я был вашим другом, — сказал Деймон, — то пожелал бы вам добра с надеждой на то, что никто в мире не прочитает этого творения, не говоря уж о том, что его опубликует. Но, не будучи вашим другом, я надеюсь на то, что издательство, в которое вы книгу представите, создаст ей грандиозную рекламу. И это явится вашим концом. Теперь же, если позволите, мне надо в туалет. Меня от вас тошнит и может вырвать.
Он покинул этого типа, оставив дверь открытой на тот случай, если одержимый идеей мщения писатель начнет крушить столы и книжные полки. Деймону не хотелось, чтобы подобное буйство прошло мимо внимания Габриельсена и мисс Уолтон.
Оливер бросил на него вопросительный взгляд. Это был первый случай, когда Деймон попросил его выйти из офиса на время беседы с клиентом.
— Что случ?.. — Габриельсен едва раскрыл рот.
Деймон отмахнулся, не позволив Оливеру закончить вопрос. Его действительно выворачивало наизнанку, и слова о тошноте вовсе не были фигуральными, призванными выразить степень отвращения. Он выскочил за дверь и бегом припустил по коридору в направлении мужского туалета, вбежав в кабинку как раз в тот момент, когда содержимое желудка подступило к самому горлу. Он натужно хрипел до тех пор, пока тело не охватили конвульсии. Желудок больше не в силах был что-то из себя исторгнуть. Справившись со спазмами, Деймон холодной водой вымыл руки и лицо и прополоскал рот.
Когда он вернулся, Махендорф уже ушел, а Габриельсен занял место за своим письменным столом.
— Что случилось? — не мог он унять любопытства и тревоги. — Махендорф выходил отсюда с таким видом, будто проглотил бочонок гвоздей.
— Я предпочел бы скормить ему эти гвозди по одному, — сказал Деймон. — А теперь провозгласи «Аллилуйя!». Вычеркни из реестра этого клиента.