Допустимые потери

Им повезло, торпеда их миновала, и они — молодые и веселые — окончательно вернулись в Нью-Йорк, чтобы обратиться к делам, для которых были рождены, как когда-то выразился, правда, по совершенно иному поводу, мистер Грей. Именно тогда они и решили поселиться под одной крышей. Друзья нашли жилье неподалеку от Гудзона, в районе, где улицы почти целиком были захвачены торговцами подержанными автомобилями и застроены пакгаузами. Обветшалую, с нелепой планировкой квартиру они обставили разнокалиберной мебелью и очень скоро захламили книгами и театральными афишами. Кое-кто из их постоянно меняющихся приятельниц безуспешно пытался навести в доме порядок.

Как и Деймон, Фицджеральд до войны успел жениться, но получил от жены письмо, именуемое солдатами «Дорогой Джон…», в котором та признавалась, что полюбила другого и намерена сочетаться с ним браком.

— Это был холодный развод, — сказал Морис. — Брачные узы были разорваны в Рино, как раз в то время, когда я находился в Северной Атлантике, чуть южнее Исландии.

Он поклялся, что больше никогда не женится, а когда одна дама, обитавшая в их квартире почти три месяца, дала понять, что желала бы связать с ним жизнь, Морис в присутствии Деймона с издевательским пафосом прочитал ей отрывок из пьесы, в которой играл:

— Женщины облапошивали меня, женщины надували меня, женщины грубо мне отказывали и со мной разводились. Они издевались надо мной, дразнили меня, изменяли, укладывали в постель, охраняли и предавали. Чтобы живописать мои отношения с женщинами, нужен могучий дар Шекспира. Я был замороченным мавром, незадачливым датчанином, тронутым Троилом, фальшивым Фальстафом, страдающим Лиром и простодушным Просперо. Был я и Меркуцио, и в теле моем зияла рана глубже колодца и в пять раз шире, чем церковные врата. И все это сотворили со мной женщины. — Одарив претендентку невинным поцелуем в лобик, он спросил: — Надеюсь ты получила некоторое представление о том, как я отношусь к интересующему тебя сюжету?

Девица, как и ожидал Фицджеральд, расхохоталась и больше к этой теме не возвращалась. Она оказалась покладистой и как ни в чем не бывало продолжала посещать их дом, мирно уживаясь с постоянно меняющейся по составу стайкой других дам.

Дабы сохранить дружбу, Деймон и Фицджеральд заключили молчаливое соглашение о том, что не будут посягать на тех женщин, которых привел другой. Договор этот не нарушался даже во время самых разнузданных оргий. Так продолжалось до тех пор, пока Деймон не привел в дом Антуанетту.

Она вскоре стала неотъемлемой частью их жизни. Три или четыре раза в неделю она спала с Деймоном и даже решалась на приготовление еды в те редкие моменты, когда у Фицджеральда иссякал запас его поварих.

Радуясь дневной тишине бара, Деймон, которому теперь угрожали не субмарины, а совсем другие напасти, пошел по второму кругу.

— Сделайте на этот раз двойное, — сказал он бармену.

Хотя с самого завтрака у него во рту не было ни крошки и пил он на пустой желудок, виски не оказывало на него никакого действия.

Он оставался трезвым, грустно вспоминая те буйные годы и тот единственный момент, когда ему стало по-настоящему плохо рядом с Фицджеральдом.

Вернувшись с работы домой, Деймон сразу понял: что-то не так. Был холодный вечер из тех, которые часто случаются зимой в Нью-Йорке. Шагая домой из агентства мистера Грея, Деймон промерз до костей, и ему не терпелось выпить, устроившись у камина, который, как он полагал, догадался разжечь Фицджеральд.

Но огня в камине не было, а Морис с налитыми кровью глазами все еще пребывал в халате, и это говорило о том, что он весь день не выходил из дома. Не очень устойчиво держась на ногах, он со стаканом в руке расхаживал по гостиной. Деймон с первого взгляда определил, что Фицджеральд пьет всю вторую половину дня. Морис никогда не пил перед спектаклем, а как раз в этот вечер ему предстоял выход на сцену.

Появление Деймона в гостиной, казалось, смутило Фицджеральда.

— О, — произнес он, поднимая стакан, — ты застал меня в момент совершения непростительного для служителя муз преступления. Актер собирается выйти на сцену под воздействием винных паров.

— Что случилось, Морис?

— А случилось то, что я — дерьмо, если это вообще можно считать открытием в такой день и в моем возрасте. Выпей со мной. Нам обоим это очень может понадобиться.

— До подъема занавеса, Морис, меньше трех часов.

— Я могу сыграть это коммерческое бродвейское дерьмо даже во сне, — презрительно заметил Фицджеральд. — Более того, я могу позволить занавесу подняться без меня, и пусть публика догадывается, кого из персонажей не хватает.

— Перестань, Морис. В чем все-таки дело?

— Хорошо, хорошо, нянька ты моя. — Фицджеральд подошел к столу, на котором они держали бутылки, лед и посуду. — Вот, позволь мне самому приготовить тебе выпивку. Все горничные разбежались. И вовремя, надо сказать. — Когда он наливал виски Деймону и пополнял свою посуду, его руки тряслись, а горлышко бутылки стучало о края стаканов.