Допустимые потери

Фицджеральд с сожалением покачал головой:

— У меня сейчас ленч с продюсером, будь он проклят! Не терплю этих шишек, как тебе известно. Я уже опаздываю.

— А как завтра вечером? Поужинаем у нас. Буду рад познакомить тебя с женой.

Фицджеральд знал Элейн и горячо поздравил приятеля, когда тот от нее избавился. Но он уехал в Лондон задолго до того, как Деймон сочетался браком во второй раз.

— Предложение потрясающее, — ответил Фицджеральд. — Когда и где?

— В восемь. Сейчас я напишу адрес.

Он извлек записную книжку, из которой уже вырвал для Шултера листок с адресом Джулии Ларч, и написал свой для Фицджеральда. «Туземцы этих мест, друзей и недругов прозванья таятся в книжице ценою в двадцать центов», — сочинил он тут же и мысленно произнес, видимо вдохновленный цитатами Мориса. «Высокая поэзия, — подумал он, — занятие для Шекспира».

— Прежде чем ты уйдешь, хочу спросить, — немного замявшись, проговорил Деймон, — Антуанетта с тобой?

Фицджеральд посмотрел на Деймона как-то странно и ответил упавшим голосом:

— Она погибла в авиационной катастрофе. Десять лет назад. Самолет упал в Ирландское море. Никто не выжил.

— Сочувствую, — неловко произнес Деймон. — Прими мои соболезнования.

— Таков жребий, — сказал, пожимая плечами, Морис. — Не думай, что я отношусь к этому легко. Я просто пытаюсь делать вид, что все давно кануло в Лету. Но, по правде говоря, это у меня не очень получается. Какой смысл думать об этом? — продолжил он, попробовав изобразить улыбку.

Морис махнул рукой, то ли отгоняя грусть, то ли охраняя себя от призрака. Деймон этого так и не понял.

На улицу они вышли вместе.

— Итак, завтра в восемь. Передай супруге, что я ем все, — сказал Фицджеральд и быстро нырнул в такси.

Проводив машину взглядом, Деймон вернулся в магазин к тому же прилавку и приобрел аппарат, который отныне будет принимать сообщения по телефону.

Покупку упаковали, и Деймон с коробкой в руках зашел в ближайший бар. Заказав первую послеполуденную выпивку, он стал вспоминать о том хорошем и плохом, что ему и Фицджеральду когда-то пришлось пережить вместе.

Они проводили долгие вечера в ресторане Дауниза или в баре Харольда, где обычно после окончания спектакля собирались актеры. Деймон и Фицджеральд были готовы спорить до бесконечности с любым из присутствующих о сходствах и различиях талантов О’Нила, Одетса, Сарояна, Уильямса, Миллера и Джорджа Бернарда Шоу. Фицджеральд, обладавший уникальной памятью, для подтверждения своей мысли мог цитировать этих корифеев искусства бесконечно. Они обсуждали различные стили сценических постановок, а тот Метод, который исповедовал «Групповой Театр», Морис обозвал «Нью-Йоркской Школой Невнятного Бормотания». Его отец был ирландцем, учился в «Тринити-колледже» в Дублине и привил сыну четкую и очень приятную музыкальную манеру речи, способную как возноситься до шекспировских высот, так и опускаться до уморительного ирландского акцента в тех случаях, когда Морис цитировал пассажи из Джойса.

Несмотря на свой не очень презентабельный вид и физиономию комика, Морис всегда притягивал к себе девиц, и в их доме постоянно крутились две-три особы женского пола, умоляя Фицджеральда прочитать их любимые стихи или знаменитые монологи. И тот читал темпераментно и восхитительно ясно, вне зависимости от того, в какой стадии опьянения находился.

Фицджеральд также обладал феноменальным талантом находить девиц, которые умели хорошо готовить. Он с триумфом притаскивал их домой, чтобы учинить пиршество. Когда ему попадалась дама, готовившая вкуснее той, которая в данный момент находилась в их доме, он безжалостно прогонял последнюю и награждал новое приобретение титулом la Maitresse de la Maison[1]. Деймон не мог вспомнить ни одного имени la Maitresse de la Maison из множества особ, побывавших в их жилище за то время, пока они с Морисом делили кров.

Когда Деймон в первый раз привел Антуанетту, Морис немедленно поинтересовался, умеет ли та готовить.

— Ублажи его, — посоветовал Деймон, — у него пунктик на кулинарной почве.

— Разве я похожа на повариху? — спросила в свою очередь Антуаннета.

— Вы похожи на богиню, поднимающуюся из пены. А пена эта из шоколадного мусса.

Антуанетта рассмеялась.

— Ответ будет отрицательным. Я абсолютно не умею готовить, — сказала она. — А что можете делать вы?

— Я могу отличить ястреба от кукушки и простое суфле от бифштекса из филейной вырезки. Что еще я умею? — спросил он, поворачиваясь к Деймону.

— Спорить, — ответил тот, — валяться допоздна в постели и заставлять трещать стропила, читая Йейтса.

— Вам известно его стихотворение «В полях Фландрии»? — спросила Антуанетта. — Я один раз читала его в школьной аудитории, когда мне было десять. Слушатели приветствовали меня стоя, когда я закончила.

— Еще бы, — ухмыльнулся Фицджеральд.

Деймон, достаточно хорошо зная Антуанетту, понимал, что она шутит, пытаясь взять реванш за вопрос о том, умеет ли она готовить. Но в присутствии Фицджеральда шутить о поэзии не рекомендовалось. Обращаясь к Деймону, Морис сказал:

— Не вздумай жениться на этой леди, друг мой.