Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Когда Мигель в сопровождении Каталинона вышел из дому, по пятам за ним скользнула тень человека, тень, похожая на летучую мышь или на кокон бабочки: до самого носа закутана в черный плащ, только два колючих, как острия ножей, глаза - глаза василиска, настороженные, острые, пристальные, смотрят из-под широких полей шляпы. Кокон скользит за Мигелем шагом неутомимых.

Мигель, в черном бархатном костюме с белыми кружевами, в руках - букет цветов померанца, ожидает явления. Ожидает чуда любви. Дыханье спирает в груди, сердце колотится в горле.

О, идет! Ясная, как утренняя звезда, длинные золотистые ресницы затенили целомудренно потупленные очи. Подходит - в шелковых одеждах, увешанная фамильными драгоценностями, в отблесках которых, кажется, бледнеет ее детское личико.

Мигель, обнажив голову, низко поклонился. Дуэнья отошла в сторону. Соледад улыбнулась ему и снова потупилась - ждет галантных речей.

Но Мигель молчит.

Девушка поднимает недоуменный взгляд.

- Возьмите, - выдохнул Мигель, протягивая букет.

Девушка берет цветы померанца - символ любви - и краснеет.

Они молча пошли рядом.

Где же поток красивых слов, предсказанный дедом?

Они идут и молчат, позади них - слуга и дуэнья, а еще дальше закутанная тень.

- Почему вы молчите, дон Мигель? - робко спрашивает девушка.

- Я хотел сказать вам много прекрасного... - Голос Мигеля хрипл. - И не могу. Вы слишком красивы.

Соледад посмотрела ему в лицо. Расширенные глаза, выражение строгое ошеломленный, неотрывный взгляд.

- Я радовалась свиданию с вами, - улыбается она, позабыв советы своих стариков, - нарядилась, как для обедни...

- Вы похожи...

- На кого?

- На мою мечту, Соледад.

- Вы уже называете меня просто Соледад? - озадаченно спрашивает она.

Но Мигель не дает себя отвлечь.

- В ваших глазах - бог и все его царствие. Я искал путь - и нашел его. Через вас я приближусь к богу. Вы - мой путь к небесам.

- Я вас не понимаю, сеньор, - испуганно говорит девушка.

Не так представляла она себе первую беседу с Мигелем.

А он в эту минуту вспомнил измену свою с Фелисианой, и чувство отвращения к себе охватило его.

- Очистить душу вашим светом, Соледад... Тихим быть возле вас, как тих сумрак вокруг кипариса... Вдыхать вашу детскость. Не удаляться от вас ни на шаг...

- Но, дон Мигель, мы так недавно знакомы...

- Я знаю вас годы, Соледад, - вырывается у него. - Долгие годы люблю вас...

- О, что вы говорите? - Соледад в ужасе. - Это слишком внезапно, чтоб я могла вам поверить...

- Вы мне не верите? - Мигель, задетый, остановился.

Какой он странный, порывистый! Соледад не понимает его. Ею овладевает стыд. Она теряет уверенность. Ей страшно.

- Я верю вам, дон Мигель, - в тревоге отвечает она. - Но то, что вы говорите, приводит меня в смятение...

Мигель смотрит на ее губы, на кудри, обрамляющие ее лицо, и его обуревает дикое желание - сжать ее в объятиях! Нет, не хочет он быть тихим, как сумрак, не хочет вдыхать девичью нежность - владеть! Обладать!

Соледад, заглянув в лицо ему, испугалась. Как оно бледно, это лицо с неподвижными, вперенными в нее глазами, мечущими пламя, которое не греет, а жжет! В растерянности и страхе девушка окликает дуэнью:

- Люсия! Пора домой...

- Вы уходите? - почти враждебно спрашивает Мигель.

- Пора, дон Мигель. Нехорошо долго разговаривать на улице.

- Когда я вас увижу, Соледад?

- Не знаю, - с трепетом отвечает она.

- Завтра, - властно решает Мигель.

- Да, завтра... Опять здесь же... Прощайте, дон Мигель.

Мигель не ответил ни слова. Смотрит ей вслед, стиснув зубы. Чтобы он, будущий властитель половины Андалузии, просил свидания у внучки обедневшего маркиза? Никогда! Он будет приказывать.

А Соледад дома разразилась слезами.

- Ничего со мной не случилось, - говорит она испуганным старикам. Просто я еще глупая девчонка и плачу от радости...

Мигель медленно возвращается домой, за ним - Каталинон, а позади них крадется тень, похожая на кокон.

* * *

- "Не признаю иного наслаждения, кроме одного - учиться!"

- О Петрарка, был ли ты глух, слеп, лишен обоняния, был ли ты стариком или калекой! Учиться? Наслаждение! Наслаждение!

- Мужчина любит действие.

- Творчество - выше действия. Действие проходит, забывается, растворяется во времени. Творчество же остается навек. Но оно вырастает на почве одиночества и сосредоточения, господа.

- Внутренний мир человека, его божественная сущность, его дух.

- Вспомните Митродора: "Корни нашего счастья гораздо глубже в нас, чем вне нас".

- Отвечают ли эти слова учению господа нашего Иисуса?

- Абсолютно.

- Мы завидуем другим из-за богатства, положения, славы. А между тем достойны зависти только сильный характер, дар постижения, жажда знаний и способность испытывать духовные радости - самые богатые, самые долговременные. Дух выше материи! А для этого опять-таки нужно уединение. Что говорит об этом Аристотель, господа?

- "Счастье - удел тех, кто довольствуется самим собой".

- Скука - вот могущественнейший враг человека, помимо горя.

- Что предпринимать против скуки?