Дон Жуан, или Жизнь Байрона

В начале октября он покинул Диодати и отправился с Хобхаузом в Милан через Симплон. Великолепный Флетчер ехал с ними и восхищал Хобхауза своим искусством переводить в английскую обыденность все, что только ему ни встречалось. Один из водопадов напомнил Флетчеру «белый парик почтенного мистера Бехера». Шесть лошадей втащили коляску Байрона на самый верх Симплона. Они проехали через зону еловых лесов, зону каменистой пустыни и зону вечных снегов. На вершине, не найдя никакой стены, чтобы написать на ней свои имена, они записали их на клочке бумаги и тщательно спрятали его под камень. Потом, спускаясь от вечных снегов через каменистое одиночество и утесы с елями, они приехали наконец в горную долину Домодоссола с её белыми колокольнями, возвышающимися над склонами, покрытыми виноградниками.

Флетчер получил приказание приготовить карабины, кинжалы и пистолеты. Англичанам говорили, что страна небезопасна. Несчастная Италия после падения Наполеона попала под иностранное владычество. Священный союз, «Общество династий», сделал из Ломбардии Австрийское королевство, которым лейтенант Господа Бога Меттерних управлял при помощи своей полиции. Шпионы шныряли повсюду, в семьях царил донос. Либералы и патриоты основывали тайные общества. С самого Милана у Байрона образовались связи с либералистской средой. У него была рекомендация от мадам де Сталь к монсеньору Людовику Дебрэму, священнику при дворе экс-короля Италии. Через него он познакомился с маркизом Дебрэмом (который был когда-то министром внутренних дел у Евгения Богарнэ), с самым знаменитым из живых поэтов Италии Монти и писателем Сильвио Пелли-ко. Страна нравилась ему. У крестьянок были прекрасные черные глаза. Храбрость и любовь были написаны на каждом лице.

Он был в восторге от Амвросийской библиотеки, где ему показали «реликвии» Лукреции Борджиа, прядь её волос, длинных и прекрасных, и её письма, «такие прелестные, такие любящие, что он почувствовал себя несчастным, что не родился раньше, когда можно было, по крайней мере, хоть увидеть ее». «И догадайтесь-ка, прошу вас, — писал он Августе, — как она иногда подписывалась? Вот так +, крестом, который должен, как она говорила, заменять её имя… Разве это не забавно? Я думаю, вы знаете, что она была замечательно красивой и знаменита еще своим образом жизни, и что она любила этого кардинала Бембо (плюс еще эта её история с папенькой, папой Александром и её братом Цезарем Борджиа — иные этому верят, другие — нет). Она кончила тем, что стала герцогиней Феррарской, прекрасной женой и матерью, — словом, совсем примерной».

В театре «Ла Скала» в ложе Дебрэмов Хобхауз и Байрон познакомились с французом господином де Бейлем, бывшим интендантом Императорского хранилища, который рассказал им удивительные истории. Он сказал им, что был личным секретарем Наполеона и нес службу у императора во время отступления из России. «Наполеон тогда совсем потерял голову, — сказал Бейль, — он подписывал свои указы «Помпей». Когда Бейль ему сказал: «Ваше величество изволили ошибиться», он взглянул на него с ужасной гримасой и промолвил: «Ах, да». Однажды Бейль видел, как восемьдесят четыре генерала явились на главную квартиру, восклицая: «Вся моя дивизия!.. Ах, вся моя бригада!..» Когда император уехал, Бейль был прикомандирован к Мюрату; Мюрат садился на постель и горько плакал. Потом Бейль говорил о Талейране, сказал, что, попади он в суд, его бы осудили, — и что Наполеон вовсе не был жесток и, пожалуй, даже слишком мягок. Он сообщил им, что госпожа Ней теперь в Милане и что на гробнице своего мужа она велела сделать надпись: «Тридцать пять лет славы; один день заблуждения». Удивительный человек, этот господин де Бейль, — всегда он самолично присутствовал при самых невероятных обстоятельствах. «У меня все основания, — писал Хобхауз, старательно записав все эти драгоценные анекдоты, — считать Бейля человеком, достойным доверия, но у него манера говорить очень зло, и он производит впечатление материалиста, каков и есть на самом деле».

В Милане Байрон и Хобхауз снова обрели несчастного Полли-Долли. Он поссорился с каким-то офицером, и Байрону еще раз пришлось вмешаться, чтобы спасти его. Маленький доктор был теперь кандидатом на пост медика принцессы Уэльской. «Бедная женщина, — сказал Хобхауз, давая ему рекомендательное письмо, — надо быть полоумной, чтобы взять себе такого лекаря». Но Луи Дебрэм, менее несправедливый, чем Хобхауз (страстный ксенофоб), был лучшего мнения о бедном докторе. «Редко можно встретить, — писал он госпоже де Сталь, — такого честного, простодушного и искреннего человека, как Полидори».

Луи Дебрэм выразил ей свое суждение и о самом Байроне, тем более интересное, что оно совпадало с мнением сэра Вальтера Скотта: