— Вы это знаете! — воскликиулъ Каркеръ, глубоко вздохнувши. — Ухъ! какъ гора съ плечъ свалилась! Надѣюсь, вамъ извѣстно тоже, что было причиною этой небрежности, изъ какого прекраснаго источника гордости, я хочу сказать, характера м-ра Домби…
— Оставимъ его и обратимся къ вашему дѣлу, — сказала Эдиѳь.
— Мнѣ очень жаль, — продолжалъ Каркеръ, — что я не могу оправдать м-ра Домби, ью судите обо мнѣ по себѣ, и вы простите мнѣ, что участіе къ нему завлекаетъ меня слишкомъ далеко.
Что за пытка для ея гордаго сердца — сидѣть лицомъ къ лицу съ этимъ человѣкомъ и выслушивать, какъ онъ навязываетъ ей ея ложную клятву передъ алтаремъ, какъ будто подчуетъ ее подонками густого яда, на которые она не можетъ смотрѣть безъ отвращенія, и которые не можетъ оттолкнуть прочь! какъ терзали ея душу стыдъ, гнѣвъ, угрызенія совѣсти! Она сіяла передъ нимъ во всемъ величіи гордой красоты, a въ душѣ чувствовала, что она пресмыкается y ногъ его!
— Миссъ Флоренса, — продолжалъ Каркеръ, — была предоставлена попеченію (если только это можно назвать попеченіемъ) наемныхъ слугъ, людей во всѣхъ отношеніяхъ ниже ея, она была лишена руководителя въ юныхъ лѣтахъ и, естественно, впала въ ошибки: забыла, въ нѣкоторой степени, свой санъ, привязалась къ человѣку безъ всякаго зыаченія, нѣкоемому Вальтеру, котораго теперь, къ счастью, уже нѣтъ на свѣтѣ, вступила въ сношенія съ моряками, людьми дурной репутаціи, и старымъ бѣглымъ банкротомъ.
— Всѣ эти обстоятельства мнѣ извѣстны, — сказала Эдиѳь, презрительно глядя на Каркера, — и извѣстно также, что вы ихъ извращаете. Впрочемъ, можетъ быть, онѣ вамъ не такъ извѣстны.
— Извините, — возразилъ Каркеръ, — я думаю, никто не знаетъ ихъ лучше меня! Ваше благородное, пламенное сердце, которое повелѣваетъ вамъ защищать вашего почтеннаго супруга, я уважаю это сердце, я благоговѣю передъ нимъ. Но что касается до этихъ обстоятельствъ (о нихъ-то собственно я и пришелъ поговорить съ вами), я знаю ихъ вѣрно, какъ человѣкъ, пользующійся довѣріемъ м-ра Домби; какъ другъ его, могу сказать, я совершенно убѣдился въ истинѣ того, что говорю. Принимая глубокое участіе во всемъ, что до него касается, и, если вамъ угодно, желая также доказать мое усердіе, я долго слѣдилъ за всѣмъ этимъ самъ и чрезъ другихъ, вѣрныхъ людей, и могу представить безчисленныя доказательства въ подтвержденіе моихъ словъ.
Она подняла свои глаза, не выше его рта, но даже и на зубахъ его могла, кажется, прочесть, что онъ имѣетъ средства надѣлать много зла.
— Извините, — продолжалъ онъ, — что я осмѣлился посовѣтоваться насчетъ этого съ вами. Это потому, что вы, какъ я замѣтилъ, принимаете большое участіе въ миссъ Флоренсѣ.
Чего онъ въ ней не замѣтилъ, чего не зналъ? Раздосадованная этою мыслью, она прикусила дрожащую губу и слегка кивнула головой въ знакъ согласія.
— Это участіе, трогательное доказательства, что все, близкое м-ру Домби, близко и вамъ, не позволяетъ мнѣ немедленно сообщить ему всѣ эги обстоятельства, которыя ему до сихъ поръ еще неизвѣстны. И признаюсь вамъ, это было бы для меня такъ непріятно, что я готовъ молчать, если только вы изъявите на это хотя малѣйшее желаніе.
Эдиѳь подняла голову, закинула ее назадъ и устремила на него мрачный взоръ. Онъ встрѣтилъ его самою любезною улыбкою и продолжалъ:
— Вы говорите, что я извращаю обстоятельства. Нѣтъ! Но положимъ, что я ихъ извращаю. Непріятное чувство, которое пробуждаетъ во мнѣ этотъ предметъ, проистекаетъ изъ того, что разоблаченіе этихъ связей и отношеній, со стороны миссъ Флоренсы совершенно невинныхъ, подѣйствуетъ на м-ра Домби, уже предубѣжденнаго противъ дочери, совершенно иначе. Онъ, вѣроятно, рѣшится (о чемъ уже, какъ мнѣ извѣстно, и подумывалъ) отдѣлить ее отъ семейства и удалить изъ дому. Будьте ко мнѣ снисходительны: вспомните мои близкія отношенія къ м-ру Домби, мое знаніе его сердца, мое къ нему уваженіе, почти съ самого дѣтства, и вы извините меня, что я осмѣливаюсь видѣть въ немъ недостатокъ, если еще можно назвать недостаткомъ возвышенную стойкость характера, корень которой держится въ благородной гордости и сознаніи могущества, которому всѣ мы должны покоряться, стойкость, которую нельзя переломить, какъ упорство въ другихъ натурахъ, и которая растетъ и крѣпнетъ съ каждымъ годомъ, съ каждымъ днемъ.