Домби и сын

Миссъ Токсъ, покинутая другомъ своимъ Луизою Чиккъ и лишенная благосклонности м-ра Домби, — ибо ни за зеркаломъ камина, ни на фортепіано не красовалось пары свадебныхъ билетовъ, соединенныхъ серебряною нитью, — миссъ Токсъ пала духомъ и была очень грустна. Нѣсколько времени не раздавались на Княгининомъ Лугу звуки извѣстнаго вальса, растенія были забыты, и пыль покрыла миніатюрный портретъ предка миссъ Токсъ въ напудренномъ парикѣ.

Но миссъ Токсъ была не въ тѣхъ лѣтахъ и не такого характера, чтобы долго предаваться безпо лезной грусти. У фортепіано успѣли разстроиться только двѣ клавиши, когда опять загремѣлъ извѣстный вальсъ; только одна вѣтка гераніума засохла отъ недостатка пищи, когда миссъ Токсъ опять принялась хлопотать около своихъ растеній; и облако пыли покрывало напудреннаго предка только въ продолженіе шести недѣль, послѣ чего миссъ Токсъ дунула на его благообразное лицо и вытерла его замшею.

Миссъ Токсъ, однако же, осиротѣла. Привязанность ея, какъ смѣшно она ни высказывалась, была неподдѣльна и сильна, и незаслуженное оскорбленіе со стороны Луизы — какъ выражалась она сама — глубоко ее огорчило. Впрочемь, сердце миссъ Токсъ было совершенно чуждо всякой злобы. Она провела жизнь безъ личныхъ мнѣній, зато и не знала до сихъ поръ злыхъ страстей. Теперь только, когда ей случилось однажды на улицѣ завидѣть вдали Луизу Чиккъ, кроткая натура ея возмутилась до такой степени, что она рада была найти убѣжище въ кухмистерской, гдѣ и выплакала чувства свои въ мрачной столовой, пропитанной запахомъ говядины.

На м-ра Домби миссъ Токсъ не считала себя вправѣ жаловаться. Она имѣла такое высокое понятіе о его величіи, что теперь, вдали отъ него, ей казалось, что разстояніе между ними всегда было неизмѣримо, и что терпѣть ее нѣсколько ближе было съ его стороны великодушною снисходительностью. Не было на свѣтѣ, по ея мнѣнію, женщины слишкомъ прекрасной для того, чтобы сдѣлаться супругою м-ра Домби и, желая избрать себѣ жену, онъ, естественно, долженъ былъ искать въ высшей сферѣ. Миссъ Токсъ разъ двадцать на день со слезами на глазахъ повторяла себѣ эту истину. Она никогда не вспоминала, что онъ пользовался ею для исполненія своихъ прихотей и милостиво позволилъ ей быть одною изъ нянюшекъ его сына. Она думала только о томъ, что, но ея собственнымъ словамъ, "провела въ этомъ домѣ такъ много счастливыхъ часовъ, что она должна вспоминать объ этомъ съ благодарностью, и что никогда не перестанетъ видѣть въ м-рѣ Домби одного изъ самыхъ почтенныхъ и значительныхъ людей".

Но разлученная съ неумолимой Луизой и ревнуя къ майору (на котораго смотрѣла теперь какъ-то недовѣрчиво), миссъ Токсъ нашла, что очень досадно не знать ничего о томъ, что происходитъ въ домѣ м-ра Домби. Она привыкла считать Домби и Сына центромъ, около котораго вращается весь міръ, и потому рѣшилась возобновить одно старинное знакомство, лишь бы только не оставаться въ невѣденіи о дѣлахъ, такъ сильно ее интересовавшихъ. М-съ Ричардсъ, какъ ей было извѣстно, поддерживала, со времени достопамятнаго свиданія съ м-ромъ Домби, сношенія съ живущими въ его домѣ слугами. Миссъ Токсъ имѣла, можетъ быть, еще и другую, болѣе нѣжную побудительную причину посѣтить семейство Тудля: ей хотѣлось, можетъ быть, просто поговорить о м-рѣ Домби съ кѣмъ бы то ни было.

Итакъ, однажды вечеромь миссъ Токсъ направила стопы свои къ Тудлямъ. М-ръ Тудль, черный и закопченый, кушалъ въ это время чай въ нѣдрахъ своего семейства. Существованіе м-ра Тудля имѣло вообще только три фазы: онъ или изволилъ кушать въ упомянутыхъ нѣдрахъ, или летѣлъ надъ землею по 25 и 50 миль въ часъ, или спалъ. Онъ безпрестанно переходилъ изъ вихря въ покой, но въ обоихъ случаяхъ сохранялъ мирное равновѣсіе въ душѣ. Онъ предоставилъ сердиться, шумѣть, пыхтѣть и портиться машинамъ, съ которыми былъ связанъ неразрывными узами, a самъ велъ жизнь совершенно безмятежную.

На колѣняхъ м-ра Тудля сидѣли два маленькихъ Тудля; другіе два приготовляли ему чай, и многіе другіе возились около него; м-ръ Тудль никогда не былъ безъ дѣтей и всегда готовъ былъ пополнить ихъ коллекцію.

— Полли, — сказалъ онъ, — видѣла ты Роба?

— Нѣтъ, — отвѣчала Полли, — онъ, вѣрно, зайдетъ сегодня.

— A что, теперь онъ уже не прячется, или прячется, Полли?

— Нѣтъ.

— Хорошо, что нѣтъ, Полли; не хорошо прягаться, а?

— Конечно; что за вопросъ.

— Видите ли, дѣти, — сказалъ Тудль, оглядывая свое семейство, — если идешь прямою дорогою, не надо прятаться.

Тудлёнки запищали и зашумѣли въ знакъ готовности воспользоваться нравоученіемъ.

— Да зачѣмъ же примѣнять все это къ Робу? — спросила жена.

— Полли, — отвѣчалъ Тулль, — что же тутъ такого сказалъ я о Робѣ? Я только такъ, — къ слову пришлось, — странно, право, какъ подумаешь, какъ это въ головѣ y человѣка одно къ другому вяжется

И м-ръ Тудль запилъ это глубокомысленное замѣчаніе чаемъ и закусилъ порядочнымъ ломтемъ хлѣба съ масломъ, приказавши, между прочимъ, дочерямъ приготовить побольше кипятку, потому что y него сильно пересохло въ горлѣ.