Я в абсолютном ужасе таращусь на разрезанные пополам тела спрайтов на скользкой земле, затем снова поднимаю глаза на дым, собирающийся в форме ворона. Я подношу дрожащую ладонь ко рту.
– Что ты наделал? Что ты наделал?
Какому монстру я помогаю?
Прежде чем я успеваю соскочить с коня и убежать от кровожадного ворона, Фурия пускается галопом. Я раздумываю о том, чтобы сбежать, когда на меня обрушивается видение, от которого перехватывает дыхание.
Мои запястья связаны за спиной, грудь вздымается от рыданий, когда Сильвий приставляет стальной клинок к горлу Нонны. Хотя небо прозрачно-голубое, океан окрашен в черный цвет и покрыт плавающими кусками розовой змеиной плоти.
Я возвращаюсь в реальность с такой силой, что с губ срывается еще один сдавленный всхлип. Что это был за подземный мир? Фрагмент будущего, если бы выжили спрайты, чтобы рассказать обо мне?
Я вздрагиваю, когда перед моими глазами мелькает призрачное лицо Нонны и изуродованное тело Минимуса. Хотя желчь разъедает мое нёбо, решимость наполняет вены, подавляя давнее желание отказаться от этой миссии.
Я смогу вернуться в свой малиново-голубой дом только после того, как Данте займет трон, потому что только тогда у меня будут поддержка и статус, чтобы защитить всех, кого я люблю. Это не значит, что я одобряю способ вмешательства Морргота.
– Ты мог бы оглушить их или вырубить. – Я надеюсь, что мои слова достигнут ворона, который снова скрылся из виду.
Лицо Нонны мелькает за моими веками, ее глаза так широко раскрыты, зеленые радужки пульсируют. Пальцы Сильвия впиваются в ее черные волосы, и сталь вонзается в ее тонкое горло.
– Прекрати, – всхлипываю я.
Хотя я едва могу разглядеть тело Морргота на фоне непроглядной тьмы леса Ракоччи, я не упускаю золотого блеска его глаз, глядящих на меня сверху вниз, прищурившись. Как будто он предлагает мне еще раз пожаловаться на то, как он разделался со спрайтами.
Это он насаждает эти ужасные образы в моем сознании?
Обладает ли эта смертоносная птица такой силой?
Глава 44
Звезды меркнут, и солнце описывает круг над нами, но Фурия продолжает скакать, а Морргот парить. Возбуждение от того, что я пробираюсь через деревья верхом на коне, не дает мне уснуть. Хотя мои руки болят, а в горле так пересохло, что оно напоминает пергамент, я не ослабляю хватку, чтобы выудить флягу.
Те спрайты стали единственными, с кем мы столкнулись, что неудивительно, учитывая опасность и густоту ракоччинского леса. Сомневаюсь, что кто-либо в здравом уме отважился бы ходить там, где идем мы. Местность не только неровная, но и света мало и становится еще меньше из-за переплетения ветвей и навеса из листьев.
Когда наступают сумерки, мои кости ломит, а на волдырях появляются новые волдыри. Монтелюче всегда казался далеким, но в данный момент кажется, что он находится совсем в другом королевстве.
– Мы почти на месте?
Если Морргот и слышит меня, то не отвечает.
Вероятно, мне не следует отвлекать его от определения нашего пути. Очень не хотелось бы влететь в ствол дерева.
Если бы только Бронвен позволила Энтони пойти…
Что бы я только не отдала за то, чтобы с кем-нибудь поговорить. И за мягкую постель. Теплую ванну. Клубничный джелато[52]. Прохладную воду. Мешочек со льдом для синяков, расцветающих на внутренней стороне бедер.
У меня длинный список.
В течение следующих часов я добавляю в него еще несколько пунктов, отчасти для того, чтобы отвлечься от боли и усталости, а отчасти для того, чтобы оставаться начеку.
Фурия делает резкий поворот, тело так сильно заносит вправо, что мое тоже наклоняется. Я стискиваю зубы и держусь изо всех сил. Лес исчезает, уступая место каменной стене, которая, кажется, возносится до самых небес.
Как бы сильно я ни натягивала поводья, Фурия не замедляется и не меняет направления. Он мчится вперед галопом. Я пытаюсь убедить себя, что до этого он ни разу не врезался в деревья, так что нет причин бояться, что он впечатает нас в склон горы.
И все же страх сковывает мой желудок, когда серный запах Ракса сменяется меловым ароматом сумеречного камня. Я дергаю за поводья, раздирая маленькие волдыри, но Фурия несется вперед. Я вытягиваю шею и зову Морргота на помощь, гадая, не вылетело ли у птицы из головы, что ни я, ни мой конь не можем превратиться в дым.
Если только Фурия не сможет…
Ворон сворачивает вправо, и конь, к счастью, следует за ним, но затем ворон резко сворачивает влево, и Фурия делает то же самое. Мое сердце прижимается к позвоночнику, и я закрываю глаза.
Я ненавижу эту охоту за сокровищами.
Я ненавижу все, что с этим связано.
Почему я согласилась? Ради золотой короны и любви Данте? Если я умру, у меня не будет головы, которую можно короновать, и сердца, которое можно отдать.
Мне нужно спрыгнуть с бешеного коня, пока есть возможность.