Мой взгляд скользит по комнате в поисках источника дискомфорта. Распластанная птица ужасна, но это нечто большее. Нервирующий, жуткий гул будоражит мою кровь и сводит желудок.
– Кто-нибудь умер в этом хранилище?
Феб выпрямляется и внимательно изучает мое лицо, уголок его рта приподнимается.
– Пока нет, но ты выглядишь пугающе бледной, Фэллон. Слишком много богатства?
Мой взгляд возвращается к птице, к черным шипам, торчащим из ее металлической груди…
Моя рука скользит к руке Феба и сжимает ее в поисках поддержки.
– Ты пытаешься оторвать мне руку? Конечно, она отрастет, но я к ней очень привязан.
– Золото. Акольти. – Моя голова безумно кружится, кажется, еще чуть-чуть – и она оторвется от тела.
Я не осознаю, что повторила мамино бормотание вслух, пока Феб не прищелкивает языком.
– Да. Много золота. Я предупреждал тебя. Ты собираешься упасть обморок? Выглядишь определенно нездоровой.
О боги, о боги, о боги. Мама послала меня к Фебу не за монетой, а за вороном. Она знала!
Я не осознаю, что отпустила руку Феба и шагнула в глубь комнаты, пока не оказываюсь прямо под металлической птицей.
– Ах! Так вот что вывернуло тебя наизнанку. – Он подходит ближе ко мне. – Ни одно животное не пострадало при изготовлении этой вызывающей статуи, Пиколина.
Мурашки пробегают по моей коже от яркого блеска цитриновых[32] глаз птицы.
– Она так похожа на живую, правда? – Феб скользит взглядом по раскрытому хвосту птицы.
Я задерживаю дыхание – даже не уверена почему. Не то чтобы статуи могли начать каркать или кусаться.
– Чрезвычайно, – бормочу я, пораженная четкостью, которой добился художник. Будто бы настоящая птица была замурована в металле. От одной только мысли об этом к горлу подступила желчь. – Как ты думаешь, что это за птица? – Мой язык трепещет в такт сердцебиению, и это в свою очередь заставляет дрожать мой голос, потому что я знаю ответ до того, как Феб произносит:
– Ворон. – Без колебаний.
Я поднимаю на него глаза.
– Моя мать рассказала мне. Я последовал за ней в хранилище, когда был ребенком. Должно быть, я был очень маленький, потому что помню, как она посадила меня к себе на колени, чтобы я мог поближе рассмотреть этого гада. Боги, какие истории она рассказывала! Это заставило бы даже тебя призадуматься при всей твоей любви к животным.
– Я слышала эти истории. – Мой голос все еще искажен из-за того, как колотится сердце. – Я сидела рядом с тобой в классе, помнишь?
– Директриса Элис рассказала нам смягченную историю. Поверь мне. – Он указывает на блестящие загнутые когти, затем на птичий клюв. – Эти птицы были обучены убивать и любили вкус сердца фейри.
Я прижимаю ладонь к животу:
– Зачем кому-то понадобилось создавать изображение этой птицы?
– Чтобы напомнить нам о том, через что мы прошли? О том, что мы пережили? – Он пожимает плечами, будто на самом деле не уверен. – Очевидно, конечности были отрезаны у настоящих птиц.
– Что за извращенный человек отрезает клюв и когти у животного?
Феб прищуривается:
– Я только что сказал тебе, что эти хищники выклевывали сердца фейри, а ты поражена отрезанием их конечностей?
Я на секунду закрываю глаза. Он прав. И сейчас он тоже внимательно изучает меня. Если я должна уйти отсюда с этой птицей, которая определенно не карманного размера, нужно заслужить его доверие.
Сердце подскакивает к горлу. Неужели я действительно жду, что Феб позволит мне снять птицу со стены? Могу ли я отцепить ее и засунуть в сумку, пока он стоит ко мне спиной? Что, если шипы так глубоко вонзились в камень, что мне понадобится какой-нибудь инструмент, чтобы их выколоть?
У меня есть два варианта: либо вернуться, чтобы забрать статую позже, в одиночку, если я смогу пройти мимо всех слуг и вспомнить танец пальцев Феба на защелке, либо сказать ему, что это как-то поможет Данте занять трон. Данте такой же его друг, как и он мой. Конечно, он помог бы мне украсть статую. Но как насчет того, что это обречет на гибель кучу людей?
– Тебя, похоже, вот-вот стошнит завтраком.
– Я сегодня еще ничего не ела.
– Это такое выражение, Фэл. Почему ты так расстроена?
Мой взгляд останавливается на его обеспокоенных зеленых глазах.
– Ты знаешь меня и как я отношусь к животным.
– Верно. Что ж, почему бы тебе не выйти из хранилища? – Он нежно обхватывает меня за плечо, сжимает. – Я возьму пару монет, и мы…
– Эта статуя не является частью твоего наследства, да?
Его пальцы не отрываются от моего плеча, но замирают.