– Если они были умны, то почему позволили миру поверить, что они монстры?
– Я слышала, они превращают их в рабов.
– Откуда тебе знать? – огрызаюсь я.
Мои руки впиваются в живот, который бурлит, но больше не из-за еды.
– Потому что ты намекаешь, что я всю свою жизнь верила в ложь.
Его ответ остужает мое кипящее разочарование, пока я не понимаю, что впитываю его слова так же, как впитывала утверждения учителей и слухи, разлитые по кружкам с вином фейри в «Дне кувшина».
– Откуда мне знать, что ты не лжешь?
Я фыркаю:
– Какой ты молодец. Как замечательно придумал. Но дело в том, Морргот, что я не такая глупая девчонка, какой ты меня считаешь. Я не отправлюсь на землю, которую ты называешь красивой и справедливой. – Я вздергиваю подбородок выше. – И если ты попытаешься затащить меня туда, я проткну всех твоих воронов до единого и брошу их в Филиасерпенс, где они будут гнить целую вечность.
Золотые глаза Морргота вспыхивают.
– Что
– Это значит «кокос»?
Отчетливое фырканье раздается в моем сознании, когда ворон взлетает к пальме, за что-то цепляется. Нечто со свистом рассекает воздух и с громким треском ударяется о валун. Молочная вода из разбитой скорлупы стекает по серому камню, когда две стороны расколотого плода опасно раскачиваются.
Оправившись от удивления, я подплываю к камню, с которого капает сок, беру одну из мохнатых коричневых раковин и подношу ее к губам. Нектар обволакивает мое горло и язык, и хотя я стараюсь не тратить ни капли, я пью с такой безудержной жаждой, что кокосовая вода стекает с моего подбородка, струится по ключице и бисеринками ложится между грудями.
Еще один кокос разбивается о камень, потом еще один.
Морргот устраивает мне настоящий пир. Наверное, чтобы я замолчала, но я слишком голодна, чтобы обращать на это внимание.
Ногтями я царапаю кремовую мякоть, покрывающую скорлупу, но ничего не получаю, потому что мои ногти недостаточно острые. Затем я пробую использовать зубы, но чуть не ломаю клык о скорлупу. Я собираюсь попросить Морргота найти что-нибудь острое, что я могла бы использовать как ложку, когда замечаю, что он сидит передо мной, а из его клюва свисает белый кусок.
Я ожидаю, что он с жадностью проглотит его, но вместо этого он вытягивает шею, чтобы предложить это мне. Я забираю у него мякоть, медленно произношу:
– Спасибо.
Пока я жую, он говорит:
Я сглатываю, затем пробую слово:
–
Он откусывает еще один кусок, который я осторожно забираю у него из клюва, стараясь не задеть острое, как бритва, железо.
– А те восхитительные розовые ягоды, которые ты мне приносил?
–
– А
Его клюв не может изогнуться в улыбке, и все же кажется, он улыбается, когда спрашивает:
Я притворно сердито смотрю на него. Я уверена, это означает что-то не очень хорошее, но вряд ли я угадала правильно.
– Ну ты и задница, – говорю я. В голове раздается смешок, отчего я широко распахиваю глаза. – Ты только что… рассмеялся, Морргот?
Я смотрю на него целую минуту. Он не только совершенно точно рассмеялся, но теперь и дразнит меня. Я опускаю руку в водоем и быстро, как взмах крыльев колибри, плескаю горсть воды на Морргота.