Дом всех тварей

В первую ночь, которую они провели как муж и жена, когда Амти уже два месяца носила его сына, Шацар пообещал никогда не оставлять ее. Они лежали в постели, и Амти гладила линии на его ладони. Шацар не шевелился, так что это даже чуточку ее пугало - тогда она к нему не совсем привыкла. Он казался ей таким сильным, и рядом с ним она чувствовала себя совсем маленькой. Все между ними было совсем по-другому с тех пор, как ритуал объединил их. Она изучала линии на его ладони так же, как Шацар изучал ее тело - скрупулезно, собственнически. Она принадлежала ему, а он принадлежал ей. Они молчали.

А потом Шацар неожиданно сказал:

- Я не убью твоего отца. Он мой друг, и я к нему привязан, - тон у него был самую малость извиняющийся, и Амти не сразу сопоставила этот тон с тем, что он говорил.

- Что?! Ты собирался?!

- Я подумал, что это нужно сделать, чтобы между нами никто не стоял. Ты теперь моя. Типологически, этим и должна завершаться свадьба. Я должен забрать тебя у твоей семьи.

- Что ты несешь, Шацар? - спросила Амти.

Он помолчал, видимо, серьезно задумавшись над этим вопросом.

- Я не знаю, как доказать тебе, что хочу, чтобы ты была со мной.

Амти не знала, что ему ответить. О любви она что-либо понимала только из книжек. И примеры, как назло, не приходили в голову. Амти была книжкой девочкой, она понятия не имела о том, как мужчина может доказывать женщине, что хочет быть с ней, если речь идет о реальной жизни. Она очень боялась Шацара, и ей не хотелось заставлять его ждать, оттого она сказала первое, что пришло в голову - фразочку из сентиментального романа прошлого века, какие она тоннами поглощала, лежа среди яблоневых деревьев в саду, когда ей было четырнадцать.

- Скажи, что никогда не оставишь меня, Шацар.

- Я никогда тебя не оставлю.

- И не убивай моего отца, - сказала Амти, но Шацар уже притянул ее к себе и поцеловал в губы, будто скрепляя данное обещание.

Амти и не заметила, как следуя за толпой, она шептала:

- Что же мне делать, что же делать, что же делать.

Хорошо бы ее приняли за Инкарни Безумия. Наконец, процессия остановилась. Амти, вместе со многими другими, стояла во дворе школы, остальные желающие посмотреть растянулись вдоль по улице. Здесь было шумно, люди смеялись, радовались, вопили. Будто на концерте, где дешевые рок-группы играют громкую музыку, под которую хорошо пить и трахаться.

Мескете вела Шацара на цепи, его руки были скованы за спиной. Вид у Шацара был разве что любопытствующий, хотя вся его одежда давно пропиталась кровью. Амти хотелось думать, что Шацар сможет применить магию сейчас, но в этих фантазиях не было смысла. Дом Правосудия, как и школа, мог налагать запрет на магию, а применять ее на улице было бы абсолютно бесполезно - вокруг слишком много Инкарни, практически весь Двор, у Шацара не хватило бы сил обездвижить и половину. Мескете остановилась у ступеней школы и сказала:

- Перед тем, как я и солдаты изгоним Шацара во Внешние Земли, мне хотелось бы усладить ваш взор, мой народ. Я знаю, что вам угодно отведать крови. И я предоставлю вам кровь. Шацар, ты склонишься передо мной добровольно?

- Какая разница, если у тебя есть твои солдаты? - спросил он с интересом, но, впрочем, безо всякой гордости. Мескете пнула его под ноге, и он, ослабевший от потери крови, упал на колени.

Она достала кнут. Амти подалась вперед, распихивая людей в толпе с неожиданной силой и рвением. Она и сама не заметила, как оказалась в первом ряду. Шацар и так был слаб, удары кнута могли его убить, и Амти дрожала от страха за него.

Мескете не могла позволить себе показаться достаточно мягкой. Для нее царствование стоило жизни. Она просто не могла просчитаться. Амти ее понимала.

Шацар стоял на коленях у порога, Мескете обошла его, чуть скривила губы. Она тоже не верила, что этот человек, окровавленный, заторможенный, управлял жизнями миллионов людей в Государстве, что он не просто обладал властью, но и был властью.

Слабый, больной и израненный, Шацар казался не больше, чем пленным солдатом, давно разбитой армии.

Когда Мескете занесла руку с кнутом, Амти зажала себе рот, она задрожала, не только от предчувствия боли, но и от страха за Шацара.

Раз. Они с Шацаром вскрикнули одновременно, но их обоих заглушил восторженный рев толпы.

Два. Он виноват, он заслужил это, он обрек на смерть многих, он причинил столько боли, и это меньшее, чем он может ответить.

Три. Все горит от невыносимой боли, пахнет кровью. Откуда в нем вообще столько крови?

Четыре. Он ведь убил ее мать. Он должен понести наказание.

Пять. Мир не должен быть таким, не может быть таким.

Шесть. Им обоим так невероятно больно, но Амти удалось сдержать слезы. Интересно, что он чувствовал сейчас, неся свое последнее наказание в месте, где прошли самые счастливые годы его детства? Он ведь на пороге своего дома.

Семь. Когда ее матери выстрелили в голову, его обрызгало кровью и мозгами - всем, что от мамы осталось.

Восемь. Почему так больно? Пусть бы ее падение приняли за религиозный экстаз.