Дом в Мансуровском

Перед самым отлетом позвонила мужу. Он трубку не взял. Ну что же, бывает. В самолете закрыла глаза и тут же уснула. Перед сном проскользнула мысль: «Скоро я буду дома, в Москве. И как это здорово – дома! Ведь я не соврала. Я по-прежнему его люблю, ужасно скучаю и хочу быть с ним вместе. Но Тома и папа – это не выдуманные причины, это реальность и тоже моя семья. Это называется обстоятельства, которые сильнее нас и с которыми бесполезно бороться. Жаль, что мы с Лешкой плохо расстались. Ужасно расстались, сухо, как чужие люди. А может, все образуется, наладится, мы же любим друг друга. – И тут же пришла в голову еще одна мысль: – А ведь он так и не успел полюбить Тому, и виновата в этом только я, я лишила мужа и дочь этой возможности».

* * *

Александр Евгеньевич умер через три года. Выпил чаю с любимыми сушками и прилег отдохнуть. Тома крутилась вокруг деда, совала ему любимую «Курочку Рябу», теребила, канючила, пока Маруся не оттащила.

Укрыв отца, Маруся на цыпочках вышла из комнаты.

Обиженная Томочка рыдала и пряталась, закрутившись в занавеску. Маруся взяла ее на руки, умыла, дала печенье, посадила в кресло и открыла замусоленную «Рябу». Хотелось прилечь, но дочка требовала внимания. Сад – вот спасение! Еще немного, и Тома пойдет в детский сад. Решили отдать после трех лет, и садик рядом, а в садике Ася, любимая бабушка.

Говорили, что профессор умер смертью праведника, хорошего, светлого человека. «Совсем не мучился», – звучало на похоронах.

– Не мучился? – зло рассмеялась Юля. – Ну разумеется! Прожил как у Христа за пазухой! А сколько он болел? И разве он не заслужил легкой смерти? А про легкую жизнь помолчим, – жестко отрезала Юля.

Никто не возразил, да и поминки не место для споров.

Два раза за три года в столицу к жене и дочке приезжал капитан Родионов. Всего два раза. «Ко все еще жене», – усмехнулся он, кинув короткий взгляд на Марусю. И ничего у них не было. Ни-чего.

Первый раз – короткий визит проездом, второй – Маруся свалилась с ангиной, какая уж тут личная жизнь.

На похороны тестя Алексей приехать не смог, был в море.

Через полгода после похорон, когда Марусе было ох как далеко до нормального состояния – мучили бессонница и воспоминания, съедала изнуряющая, изматывающая тоска по отцу, – почтальонша принесла конверт, в котором лежало уведомление, что Родионов Алексей Викторович подал на развод с Родионовой Марией Александровной.

Маруся вертела в руках уведомление и никак не могла взять в толк, что это – развод? Он с ней разводится? Лешка бросает ее? Не ее – их, жену и дочь. И виновата в этом она, Маруся.

* * *

Сестры сидели на лавочке на Воробьевых горах – их лавочка, любимое место.

Стояло прекрасное время, середина сентября и бабье лето, под ногами ковер из разноцветных кленовых листьев, и они шуршат – сухие, но еще не ломкие, влажные.

Томочка собирает букет, хвастается им, без конца теребя мать и тетку. Юля ловит племянницу, тискает ее, обнимает и чмокает в румяные щеки. Томочка вырывается, хнычет и смотрит на мать.

– Обожаю! – говорит Юля, наконец отпуская девочку. – Не знаю, как обожаю!

– Роди, – отвечает Маруся, – а то будет поздно.

– Да ну, – Юля беспечно машет рукой, – мне это точно ни к чему.

– Ты в этом уверена?

Юля смотрит в даль и не отвечает.

Перед ними стадион Ленина, высотки, Москва.

– Как хорошо, – говорит Юля, – как хорошо на нашем месте. Помнишь, как мы гуляли здесь с Асей?

Маруся кивает:

– Конечно. И погодка, осенние запахи! Грибами пахнет, чувствуешь? – Она поглубже вдыхает.

– Землей, – поправляет Юля. – Не грибами, а мокрой землей. Откуда здесь, Мань, грибы?

– Никакой в тебе, Юлька, романтики, – вздыхает Маруся.

– Никакой, – соглашается Юля. – И слава богу.

Томочка канючит, что хочет есть, и Маруся вынимает из сумки яблоко, кормит дочь, которая заинтересовалась Юлиным кольцом.

– Нравится? – смеется тетка.

Томочка кивает:

– Подаришь?

Она привыкла, что тетка щедра на подарки: куклы, костюмы, платья. Юля балует племянницу.

– Перебьешься! – смеется Юля и добавляет: – Не расстраивайся, Томка. Все равно все достанется тебе, других наследниц у меня нет и не предвидится!

– А что такое «наследницы»? – интересуется девочка.

Ей не отвечают, и она отвлекается на проходящего мимо парня с собакой.

– Юль! – говорит Маруся.

Но та ее перебивает:

– Все, не начинай. И вообще, я замерзла. Томка! Пошли есть мороженое?

– Ты же замерзла, – неохотно поднимается с лавки Маруся.

Прогулка окончена, сестра смотрит на часы – она не из тех, кто долго сидит на одном месте.

Ну да, пора. Три часа дня. И правда холодает, пора домой. Да и завтра всем на работу, в том числе и Томочке, у нее тоже рабочий день, детский сад.

Садятся в машину, Юля за рулем. Тома обожает машину и страшно гордится теткой-водителем.

– А поехали в блинную? – оживляется Юля. – Жрать хочу, как волчица!

Радуется Томочка, радуется Маруся. Все любят блины. Блинной сто лет, и она удержалась, не утонула в море модных современных кафе и ресторанов. Блины там толстые, дырчатые, кисловатые. К блинам сметана, варенье, красная рыба – это из новшеств.