Скальп министра остался неприкосновенным. До него, министра, не пришлось карабкаться. Чиновник департамента, в который они пришли, отсидев небольшую очередь, попросил Люду написать заявление. Через десять минут на заявлении была резолюция. Чиновник сказал, что самые успешные операции подобного рода делают в такой-то клинике.
Все это – без блата, звонков депутатов, паданья на колени, угроз и взяток. Когда Анна Аркадьевна попыталась выразить признательность (Люда по-прежнему не могла слова произнести), чиновник – молодой мужчина с никаким усредненным лицом – поднял руки:
– Илья! – сменила тему Анна Аркадьевна. – Мы сегодня с Любаней меняли памперсы детям Игоря. Я очень волнуюсь за нашу дочь!
– Изо всех сил напрягаюсь, – почесал затылок Илья Ильич, – но связи между Любаней и грязными памперсами не улавливаю.
– Она в детском хосписе работает! Там дети умирают, даже младенцы.
– И дальше?
– Этого недостаточно? Она видит смерти детей, убитых горем родителей.
– Так ведь это хоспис.
– Так ведь это наша дочь! Я даже вообразить не могу, какую нагрузку испытывает ее психика. Я бы точно чокнулась, а я, ты знаешь, не слабачка. Проклинаю себя, что позволила ей это волонтерство, что не задумывалась. Дура стоеросовая! И ты тоже осел! Извини!
– Аня, мы это обсуждали…
– Она запудрила нам мозги! Мол, мне хватает твердости, я мягкотелая, надо закалиться, чтобы стать хорошим врачом.
– Правильно.
– Что правильно? Ты трясешься над Любаней из-за всякой ерунды и не видишь опасности! Она в монастырь уйдет! Я ей сегодня прямо заявила,
– Стоп! – приблизил лицо к монитору Илья Ильич. – Без эмоций. Только факты и цитаты. Любаня собирается в монастырь?
– Нет! У нее же папа завзятый, то есть воинствующий атеист.
– «Атеист» не синоним «непорядочный». Чем больше порядочных атеистов, тем скорее мы покорим просторы космоса. Аня, почему сыр-бор? Что неожиданного случилось?
– Ничего, кроме того, что я напугана. Детские смерти…
– Наша дочь выбрала профессию. Наша дочь полагает, что ей не хватает определенных качеств для успеха на этом поприще. Наша дочь прилагает усилия. Она выглядит несчастной, депрессивной, поникшей?
– Нет.
– Тогда какого лешего ты меня пугаешь, морочишь голову и сама в игуменьи собралась?
– У тебя с дочерью всегда было свое общение, сядете и шепчетесь бу-бу-бу, пу-пу-пу, хи-хи-ки. Я не ревную, только радуюсь. Илья, ты абсолютно уверен, что с Любаней все в порядке?
– Не уверен. Я тоже боюсь.
– Вот!
– Боюсь, что в подоле принесет.
– Это как раз было бы замечательно! Что, мы с тобой, не воспитаем?
– Упокоилась? Ладно. Пока! Мне еще в теплицах температуру проверить.
– Я без тебя скучаю. Илья?
– Что?
– Говори, что тоже без меня скучаешь.
– Если бы не капуста, то умер бы от тоски.
– Илья, не ешь соседкиных пирогов с зеленым луком!
– Почему это?
– Лук маскирует приворотное зелье.
Анна Аркадьевна отключилась, пока муж не успел ответить. Она, успокоенная, тихо посмеивалась.
Зазвонил ее сотовый. Егор Петрович.
Не здороваясь, странно протянул:
– А-а-а ки-и-но-то было любпытное!
– Простите, простите великодушно! Не предупредила…
– Обстоятельства непреодолимой силы.
По тому, как он старательно одни гласные растягивал, а другие глотал, Анна Аркадьевна поняла, что Зайцев пьян.
– Да, милый Егор Петрович! И это были не мои личные обстоятельства. Детей. Не моих детей, – от раскаянья Анна Аркадьевна путалась.
– Кнеш…
Что-то грохнуло. Вероятно, Егор Петрович выронил телефон, потому что раздалось невнятное чертыханье.
Потом вдруг женский голос:
– Что ты там ползаешь? Телефон у тебя под правой рукой.
Далее Анна Аркадьевна слушала радиопьесу супружеской дрязги…
Супруга:
– Поднимись, сядь на кресло.
Супруг (пьяным голосом):
– Сам знаю, что делть!
Супруга:
– Кому ты звонишь? Очередной шлюхе?
Супруг:
– Выдди!
Супруга:
– Так крепко она тебя зацепила?
Супруг (неожиданно протрезвевшим голосом, старательно, по слогам, медленно):
– Я те-бя о-очень про-шу выт-ти!
Супруга (с отчаянной смелостью):
– А иначе?
Супруг (с хмельной злостью):
– Иначе тебе очнь не по-нра-вит-ся.