Дом у кладбища

Между тем Дейнджерфилд достиг одного из тех прелестных прибрежных лугов, что (как говорится в книгах) вызывают восторг у простодушных рыболовов, и на воде уже мерно покачивался его поплавок. Зеленую долину, где он стоял бок о бок со своим молчаливым товарищем, оглашал время от времени его странный смех, о причинах которого Айронзу, разумеется, и в голову не приходило спрашивать.

Существует такое понятие, как «могильный кашель», – не вижу, почему бы не быть «могильному смеху». В смехе Дейнджерфилда содержалось некое недоброе предзнаменование – в этом веселье не было ничего радостного; он удручал больше, чем самый суровый упрек. Если человек от природы не приспособлен к смеху, то лучше вовсе не смеяться. Среди двуногих имеются охотники за мышами и падальщики; у них свои песни, и с этим никто не спорит. Нам могут быть неприятны сова или ворон, но мы уважаем их право ухать и каркать. Их песни не ласкают слух, но они естественны и бесхитростны – и мы с ними миримся. Мы требуем одного: чтобы эти пернатые джентльмены не переоценивали свой талант и не мнили себя музыкантами или, на худой конец, не угощали бы своими причудливыми трелями нас.

Айронз, с вечной тенью улыбки на тонких губах, стоял чуть в стороне, держа острогу, сачок, вторую удочку, мешочек с червяками и прочую снасть. Он раскрывал рот только в ответ на обращения Дейнджерфилда, разве что изредка предлагал сменить приманку или муху либо указывал, куда забросить удочку. Дейнджерфилд, заодно с добрым полковником Винейблзом, считал, что любителю мирного рыболовного ремесла лучше всего взять в компаньоны какого-нибудь искушенного удильщика, готового щедро делиться своим уменьем.

Дейнджерфилд не сводил глаз с поплавка, но думал о другом. Стоило Стерку встретить его на званом обеде или в клубе, как доктор, обычно самонадеянный и громкоголосый, тут же сникал и погружался в мрачные размышления; придя в себя через некоторое время, он ни с кем, кроме человека в очках, не разговаривал, во время беседы неоднократно отвлекался, стараясь, казалось, что-то припомнить; при прощании доктор задерживал на Дейнджерфилде серьезный взгляд, медлил, словно бы не договорил, а затем удалялся унылый и глубоко задумавшийся. Поскольку Стерк имел виды на должность управляющего, его особый интерес к Дейнджерфилду был вполне понятен. Однако за ним стояло что-то еще – и это не укрылось от внимания Дейнджерфилда, который не пренебрегал ничем, имевшим к его особе хотя бы малое касательство.

– Неглупый он парень, этот доктор Стерк, – заметил Серебряные Очки, угрюмо уставившись на поплавок. – Он мне нравится. Вы говорили, что помните его, Айронз?

– Да, сэр, – ответил Синий Подбородок, – я никогда не забываю лица.

– Par nobile[36], – спокойно усмехнулся рыболов. – В сорок пятом году… э… продолжайте же.

– Да, сэр. Он остановился в Ньюмаркете, в гостинице «Лошадь в яблоках», и участвовал во всех увеселениях. На следующий день у него случился тяжелый перелом руки, и он провел ночь в спальне рядом с комнатой мистера Боклера, приняв опиум; уехал он через десять дней. Комната мистера Боклера была с геральдической лилией. Барнабус Стерк, эсквайр. Когда я увидел его здесь, на расстоянии в пол-улицы от своего дома, я тотчас вспомнил, кто он и как его зовут. Я никогда ничего не забываю.

– Но он вас не помнит?

– Нет, – ухмыльнулся Синий Подбородок, глядя, как и собеседник, на поплавок.

– Двадцать два года… Как получилось, что его не вызвали в суд?

– Он был под действием опиума и ничего не мог сказать.

– Да, – кивнул Очки, – да, – и немного отпустил леску. – Глубоко.

– Да, сэр, в этой яме как-то потонул солдат.

– И доктор Тул, и мистер Наттер его недолюбливают – прыткие малые оба и опытные бойцы.

Синий Подбородок вновь усмехнулся:

– Он очень даже не промах, но ему и не приходится рот разевать, а то… ха!

Раздался всплеск, и над водой сверкнула на крючке серая форель, Айронз вложил в протянутую руку Дейнджерфилда сачок, и рыба оказалась на берегу под слабые звуки «Боже, храни короля», зародившиеся где-то в отдалении, из чего читатель вправе заключить, что оркестр собирался уже зачехлить инструменты, а веселящаяся публика – разойтись. В ту же самую минуту лорд Каслмэллард со старым генералом Чэттесуортом прогуливался туда-сюда по берегу вблизи плац-парада и оказал генералу честь опереться на его руку. Вид у генерала был необычно торжественный и задумчивый, а милорд вел речь любезно и выразительно, как никогда:

– Это хорошая партия, с какой стороны ни посмотри. В их жилах, сэр, – Дейнджерфилдов из Редминстера – течет добрая кровь. Судите сами, как он богат, если готов был выдать сэру Седли Хиксу тридцать пять тысяч фунтов под закладную, а я знаю точно, что у него есть еще почти столько же, надежно размещенных. Кроме того, он человек с твердыми устоями – другого такого я, пожалуй, и не встречал, – и умом с ним никто в обоих королевствах, думаю, не сравнится, так что успеха вам, генерал.