Дом у кладбища

Памятное пиршество состоялось в канун великого триумфа. На следующее утро Салли Наттер должна была быть скальпирована, зажарена и съедена – и потому ночь прошла в сопровождении выкриков, плясок и песнопений самого дикарского свойства. В гостиной, где дымилась чаша с пуншем, расположился беспутный слепой скрипач, закоренелый грешник, душа компании, он горланил скабрезные песенки под фальшивое повизгивание своего инструмента и с неутомимым вакхическим одушевлением развлекал собравшихся сальными шутками, едкими насмешками и непристойными россказнями. О ты, Ларри Клири, ты – питомец муз и порока! Как живо ты представляешься моему взгляду… Я и сейчас словно вижу перед собой твою уродливую, в яминах оспы, плутовскую физиономию: растянув рот в ухмылке до самых ушей, ты строишь невообразимые гримасы, в приступе буйного веселья отчаянно вращаешь невидящими глазными яблоками, а с твоего разгоряченного лба катятся крупные капли пота.

Дым стоял коромыслом и на кухне: костлявая служанка М. М. услаждала себя в обществе бейлифа и внушающей страх дебелой одноглазой шлюхи; та, настроившись в подпитии на воинственный лад, вертела кулаками у них перед носом.

Бедная маленькая Салли Наттер и ее горничные, заточенные в спальне без сна и отдыха, терпели муки ада. Сказать по правде, преисполненная испуга неприметная душа Салли давно бы уже вырвалась на простор в поисках мира и спокойствия, если бы только этому не противились всеми силами ее соседи и ее законник.

Просто удивительно, сколь долгое время какая-то одна важная тема, пусть даже все относящееся к ней переговорено уже тысячу раз, может служить предметом толков среди тех, кто бдит за кухней и детской. За день редко выпадало полчаса, когда добросовестные служанки не обсуждали бы вместе со своей достойной госпожой ужасающую Мэри Мэтчуелл. Все до единой – правда в различной степени – невообразимо перед ней трепетали. Некромантические притязания миссис Мэтчуелл только усугубляли их панический страх – тем, что придавали ему еще большую неопределенность. Мэри Мэтчуелл благодаря сверхъестественной интуиции знала, казалось, мысли и намерения каждого; двигаясь крадучись, бесшумно, она всегда вырастала поблизости, там, где ее меньше всего ожидали. Ее огромные немигающие глаза, в которых, по слухам, мерцали в темноте зеленые искры, как у кошки; ее голос, подчас грубый и хриплый, обладавший необыкновенной зычностью, – все эти приметы давали пищу подозрениям, будто это переодетый мужчина. Вдобавок миссис Мэтчуелл не брезговала ругательствами и могла осушить такую емкость, которая свалила бы под стол драгуна, однако на нее выпивка ничуть не действовала, разве что подпитывала ее сатанинские способности. Ко всем божьим созданиям миссис Мэтчуелл испытывала столь неприкрытую, яростную ненависть, что эта упорная, неукротимая злоба вселяла в них страх и повергала в транс. Загадка день ото дня делалась все более тягостной: всяк ощущал на себе – или, может быть, воображал – носившиеся в воздухе флюиды, которые отнимали всякую способность к сопротивлению и выбивали почву из-под ног.

Грандиозная попойка в гостиной стала после полуночи еще шумней и разгульней. Среди кутил расселись незримые гости – призраки, что вдохновляют пирующих, позвякивая ложкой пуншевой чаши, взвинчивая тон песнопений и подогревая градус всеобщего веселья. Те немногие, кто обладает даром ясновидения, угадывают их жуткое присутствие и стараются держаться подальше от исходящего от них дыхания губительной заразы, не слышать святотатственной хулы и не видеть застывшей ухмылки – знака вопиющего к небу злодейства.

Ради пущей потехи развеселое общество горланило свои гнусные баллады в холле; в одной из этих баллад повествовалось о том, как избранника Салли Маккью повесили, а она перерезала себе горло бритвой в серебряной оправе; глумливый припев выкрикивали у самого основания лестницы. Наконец Мэри Мэтчуелл, раздраженная безмолвной покорностью жертвы, вызвала к себе троих пособников, пировавших на кухне, и сама возглавила процессию: на верхней площадке лестницы, к невыразимому ужасу злосчастной Салли Наттер, под неуемное пиликанье скрипки вся кухонная компания, предводительствуемая секретарем Грязного Дейви, сплясала буйный рил возле двери, наглухо запертой и, разумеется, заложенной изнутри засовом.

Нежданно-негаданно в самый разгар неистовой вакханалии послышался двойной удар во входную дверь, прокатившийся громовым эхом по всем закоулкам и углам старого дома. Стук был оглушительный, и раздался он в неурочный час, однако сразу сделалось понятно, что стучат не какие-то случайные забулдыги, но лица, облеченные властью и имеющие основания поднять тревогу. Шум и гам прекратились мгновенно – все умолкло, точно по сигналу. Лишь на секунду отблеск одной-единственной свечи озарил бледные, искаженные яростью черты Мэри Мэтчуелл, но она тут же погасила фитиль о стену. Вальпургиева ночь завершилась воцарением полной тьмы, а ее участники инстинктивно затаили дыхание.