Дом у кладбища

– Как же, знаю: все думают, что в доме водятся призраки. Но мертвые не разболтают – я боюсь живых; я думал, будет темнее – чудно`е дело, как прорвало облака; жизнь бы отдал, только бы меня не заметили вблизи Дома с Черепичной Крышей. Потом, если случится встретиться, не заговаривайте со мной и виду не подавайте, что мы знакомы, хорошо, сэр? Я сам не подарок, но есть и кое-кто похуже.

– Согласен, я вас не узна`ю.

– Те, кто следит за мной, могут прочесть в облаках или в бегущей воде, о чем вы думаете, даже если вы далеко – в целой миле; они умеют двигаться как бестелесные духи, но, если нужно, вцепляются мертвой хваткой. Немного терпения… послание я вам передам… и оно истинное; а доказать это я могу, но мне нельзя. Однако час придет, только имейте терпение и клянитесь, сэр, душой и честью, что будете молчать, иначе вы меня погубите.

– Душой и честью клянусь молчать. Продолжайте.

– Не говорить никому – ни знатному, ни простому, ни богатому, ни бедному, ни мужчине, ни женщине, ни ребенку, – что я здесь побывал, потому что… но не важно.

– Обещаю и это; ради бога, продолжайте.

– Нет, сэр, с вашего позволения, больше ни слова, пока не придет время, – отвечал Айронз. – Я уйду так же, как пришел.

Он поднял оконную раму, легко спрыгнул на траву и заскользил прочь, огибая разросшиеся фруктовые деревья; не прошло и минуты, как он пропал из виду.

«Возможно, вначале он намеревался сказать больше. Некоторое время он собирался, казалось, открыть все, – думал Мервин, – а потом заколебался и, поразмыслив, отступил». Этот странный, бесплодно дразнящий любопытство разговор стоил, однако, многого: теперь стало ясно, откуда ждать новостей, на что надеяться.

Глава XLI Священник возвращается домой, и Лили отвечает на его вопрос, и время незаметно проходит, и в Вязы является тетя Бекки

Следующим утром, ровно в час завтрака – а завтракали в те дни рано, – у садовой ограды перед Вязами раздался веселый голос священника, и, поздравляя его преподобие с возвращением, навстречу примчался из конюшни сияющий Том Клинтон, схватил под уздцы лошадь и придержал стремя; пастор приветливо улыбался и сыпал вопросами – он походил на человека, который, возвратившись через долгий срок из далеких краев, рад видеть свой дом и знакомые лица (отсутствовал он, правда, ночь и часть дня, но, как всегда, успел соскучиться по дочери и всем домашним); Лилиас, выбежав к калитке, приветствовала его улыбкой и еще более нежными, чем обычно, словами; отец с дочерью расцеловались, обнялись и снова расцеловались; похлопывая Лилиас по щеке, доктор заметил, что она слегка бледна, но пока промолчал, дабы ничем не омрачать минуты встречи; и Лилиас, тесно обхватив отца, сжимая в правой руке его ладонь, а левой обняв за плечо, повела его по гравиевой дорожке к дому, как драгоценного пленника, – все двадцать-тридцать шагов, что отделяли их от двери.

За завтраком доктор рассказал о всех своих приключениях: кто присутствовал на обеде и какие красивые наряды были на двух дамах (а доктор, надо сказать, был искусник по части изготовления дамских шляп – мало известный публике талант; подобным обладал Дон Кихот, который мастерил птичьи клетки и зубочистки, о чем, как мы помним, поведал честному Санчо в ходе одной из их бесед под пробковыми деревьями). Доктор имел обыкновение излагать свои невинные сплетни безыскусно и приятно; маленькая Лили смотрела на дорогого старика и улыбалась, но говорила мало, и глаза ее часто наполнялись слезами; замечая это, доктор на мгновение задумывался и мрачнел, но вслух ничего не говорил.

Чуть позже, когда дочь случайно проходила мимо кабинета, священник позвал ее:

– Лили, войди.

И она вошла. Доктор стоял один перед книжными полками, вынимая и ставя на место книги. Не прерывая работы, он произнес:

– Закрой дверь, Лили, малышка. Вчера вечером, дорогая, я получил письмо от капитана Деврё; он пишет, что очень к тебе привязался. Чему я не удивляюсь: как же ему не влюбиться в мою маленькую Лили!

Ласково усмехнувшись, доктор принялся вытаскивать застрявшую книгу, так что оглянуться на дочь у него не было никакой возможности. Правду говоря, он подозревал, что Лили покраснела, и не желал смущать ее еще больше: он и сам был не в своей тарелке и чувствовал, что щеки его горят, хотя разговор повел просто, без недомолвок и продолжал при этом привычными движениями похлопывать переплеты и сдувать пыль с обрезов. Доктор был готов к тому, что рано или поздно дочь выйдет замуж, однако это событие все же казалось ему делом далекого будущего. И вот сегодня, сейчас наступило то время, когда Лили пойдет под венец… уедет… покинет родной дом навсегда; смолкнут клавикорды, не прозвучит вечерами ее приветливый голосок, опустеет сад и Вязы охватит печаль.

– И он хочет взять в жены мою Лили, если только она согласна. Так что же, душечка, мне ему ответить? – произнес доктор очень весело.