Дом Цепей (ЛП)

Мы подошли к острову на расстояние прямой видимости, так близко, что заглянули под полог древних кедров и елей. Казалось, нечто движется в полутьме, словно бы тени давно погибших и упавших деревьев все еще колышутся под призрачными ветрами…

Квонская картографическая экспедиция, около Плавучего Авалю, Хедоранас

Путешествие домой оказалось всего лишь возвращением к месту начала, к разрушенным воспоминаниям, к линии прилива и кускам кораллов, к горстке брошенных, подгнивших под ударами штормов хижин. Сети лежат, спутавшись с кусками плавника, отбеленными солнцем до ослепительного блеска. Тропа к дороге давно заросла скрученными непогодой сорняками… Нет, здесь прошлое не сумело уцелеть, здесь, в маленькой рыбацкой деревне на берегу Итко Кана, Худ порезвился на славу, не оставив за спиной ни одной живой души.

Кроме мужчины, сумевшего вернуться. И дочери этого мужчины, которой некогда завладел бог.

И отец ее лег спать в покосившейся хибаре, под провалом давно унесенной бурей плетеной крыши, рядом с затянутой в песок лодкой, от которой на поверхности виднелись только нос и корма.

Крокус проснулся от тихих всхлипываний. Сел и увидел Апсалар, вставшую на колени около неподвижного тела отца. На полу хижины после вчерашних их блужданий осталось немало отпечатков, но Крокус сразу увидел одну, необычную цепочку следов: подошвы большие, ноги широко расставленные, но слишком слабо продавившие влажный песок. Тихое появление ночью со стороны моря, остановка у спящего Реллока. Куда пришелец затем удалился, было непонятно.

Даруджа пробрал озноб. Одно дело — тихо умереть во сне, совсем другое — когда Худ или один из его миньонов приходит во плоти, чтобы забрать душу человека.

Горе Апсалар было тихим. Ее плач едва слышался за шепотом прибрежных волн, за слабым свистом ветра среди перекошенных досок хижины. Она стояла на коленях, понурив голову, лицо скрылось под свесившимися словно траурная шаль волосами. Руки вцепились в правую ладонь отца.

Крокус не стал подходить к девушке. За месяцы совместных странствий он мало-помалу научился ее понимать. Глубина ее души стала неизмеримой, а то, что лежит в сердце, принадлежит… иному миру и непостижимо разумению человеческому.

Бог, овладевший ею — Котиллион — Веревка, Покровитель Ассасинов из Дома Теней — когда-то был смертным по кличке Танцор, ближайшим помощником Келланведа, разделившим, по всеобщему убеждению, участь павшего от рук Лейсин императора. На самом деле они не умерли. Нет, они возвысились. Крокус не имел ни малейшего понятия, что это значит. Возвышение — одна из бесчисленных тайн мира, мира, которым правит неопределенность, порабощая равно богов и людей — и законы ее правления неведомы никому. Однако ему казалось: возвыситься одновременно означает сдаться. Прими то, что по праву называется бессмертием — и тебе суждено отвернуться от прежней жизни. Разве не в том участь смертного (участь была неподходящим словом, но иного он придумать не смог), чтобы принять жизнь словно любовницу? Жизнь со всей ее хрупкостью и мимолетностью?

Разве нельзя назвать жизнь первой любовницей, чьи объятия покидают ради яростного единения с божественностью?

Крокус гадал, далеко ли она зашла по этому пути — ибо она, нет сомнений, уже ступила на путь, она, женщина не старше его, движущаяся с устрашающей бесшумностью и жуткой грацией убийцы, чаровницы смерти.

Чем больше она отдалялась, тем сильнее Крокуса тянуло к ней, тянуло на грань, ею перейденную. Жажда нырнуть в темноту становилась непреодолимой; мгновенная мысль заставляла сердце бешено стучать, а кровь бурлить в жилах. Сильнее всего его страшило то видимое равнодушие, с которым она звала его на свой путь.

Как будто его привлекательность стала… самоочевидной. Не стоящей обсуждения. Желает ли Апсалар, чтобы он шел с ней рука об руку по тропе возвышения? Или… не Крокус ей нужен, а кто-то, все равно кто?

Вот истина: ему страшно глядеть ей в глаза.

Он встал с постели и тихо вышел. У берега виднелись рыбацкие лодки, их белые тугие паруса казались плавниками акул, ныряющих в море за прибрежными бурунами. Гончие однажды пробежались по берегу, оставив за собой лишь трупы, но люди вернулись. Хотя и не сюда. А может быть, их заставили вернуться. Земле не составило труда поглотить пролитую кровь; ее жажда неистребима и неразборчива. Так повелось во всем мире.

Крокус склонился, взял пригоршню белого песка. Поглядел, как кусочки коралла выпадают между пальцев. «Земля тоже умирает, не так ли? Всё умирает. Но эта истина станет ложью, если мы пройдем по предложенной тропе. Не лежит ли в основе возвышения страх смерти?»

Если так, ему эта тропа не интересна. Каким-то образом за время пути, в ходе случившегося по дороге Крокус потерял способность бояться.