— Безумие такое неистовое, что отвергло сам Обет. Так домашняя собака может проснуться с лихорадкой в мозгу. Она рычит и яростно убивает. Разумеется, остается лишь выследить ее и загнать в угол. Уничтожить, пленить вечной тьмой. Так мы думали. Безумие позволило обмануть даже нас. Но теперь забвение схватило ее душу. Жестокая, мучительная кончина, но все же… — Монок Охем помолчал и склонил голову набок. — Тралл Сенгар, ты еще не начал сказания, но уже плачешь.
Тисте Эдур бесконечный миг смотрел на гадающего, и слезы текли по впалым щекам. — Я плачу, Монок Охем, потому что он не может.
Гадающий по костям снова поглядел на Онрека. — Сломанный, ты заслужил многое… но не этого мужчину.
И отвернулся.
Онрек сказал: — Монок Охем, далеко же ты ушел от смертности, раз забыл сонм истин сладких и горьких. Сердце не отдают, не крадут. Сердце сдается само.
Гадающий не повернул головы. — Это слово не имеет власти над Т'лан, Онрек Сломанный.
— Ошибаешься, Монок Охем. Мы просто изменили слово, чтобы не только смириться с ним, но дать ему силу. Такую власть, что оно пожрало наши души.
— Ничего такого мы не делали, — бросил гадающий по костям.
— Онрек прав, — вздохнул Тралл Сенгар. — Сделали. Назвав его Ритуалом Телланна.
Ни Монок Охем, ни Ибра Гхолан не ответили.
Тисте Эдур фыркнул: — И вы еще смеете называть сломанным Онрека…
В комнате повисло молчание.
Но Онрек не сводил взора с Тралла. Ибо был он, если еще был чем-то, существом способным на высшее терпение. Горе — вот дар, который так легко разделить. Как делят песню.
«Глубоко в пещере бьют барабаны. Неумолчное эхо стад, чьи громовые копыта славят право жить, право бежать всем как один, катиться в ритме жизни. Вот так звуки наших голосов служат величайшей потребности природы.
Обращаясь к природе, мы служим равновесию.
Вечно противостоим хаосу».
Однажды его терпение было вознаграждено.
Как он и ожидал.