Дом сестер

После того как Фрэнсис в течение многих лет вынашивала и таила в себе ненависть к Виктории, она неожиданно пришла к выводу, что этой ненависти больше не существует и от нее остался лишь горький привкус во рту. За что ей проклинать сестру? За то, что та отобрала у нее мужа? За ее кокетство? За ее нелепое кривляние? За ее презрительные речи, которые она вела о женщинах, не столь очаровательных, как она? За ее мироощущение, в рамках которого речь всегда шла лишь о нарядах, украшениях и вечеринках? За ее любовь к дамским посиделкам, скачкам и балам? За ее розовые щеки и золотистые волосы?

В один прекрасный момент все это сразу стало незначительным. У женщины, которая сидела в кухне на стуле и пила молоко, больше не было розовых щек, а украшения, наряды и перебранки ее в данный момент точно больше не интересовали. Эта женщина выглядела удрученной, обиженной и очень грустной, и Фрэнсис не могла вымещать на ней свой гнев.

— Ты должна еще раз спокойно обдумать все это, — сказала она, ощущая неловкость, и при этом значительно мягче, чем обычно говорила с сестрой.

Но Виктория, которая всегда была нерешительной, вела себя как ребенок и которую болтало на ветру как травинку, на сей раз, очевидно, приняла действительно твердое решение.

— Нет, — сказала она, — здесь нечего обдумывать. Я больше двадцати лет боролась и страдала. Если б у нас была какая-то возможность, я нашла бы ее за это время. Но ее нет. И если все оставить так, как есть, то однажды это меня убьет.

— Ваша мать вас поняла бы, — сказала Аделина. — Она была ревностной католичкой, но семья для нее всегда была важнее церкви. Она бы сказала, что вам не следует так больше мучиться!

Виктория сложила бледные губы в слабую благодарную улыбку.

— Для меня очень важно то, что ты сказала, Аделина. Спасибо.

Фрэнсис сделала пару нервных шагов к окну и назад.

— Может быть, тебе поможет, если я поговорю с Джоном, — сказала она.

Виктория опять улыбнулась, но на сей раз ее улыбка была горькой.

— Может быть, ты хочешь сделать как лучше, Фрэнсис, но уже поздно. О том, что у меня проблемы с семейной жизнью, ты знаешь уже много лет. И тебя это ничуть не беспокоило. А сейчас тебе вдруг приходит в голову, что ты могла бы мне помочь… И если я правильно понимаю, это совсем не связано с тем, что я вдруг начала для тебя что-то значить. Ты беспокоишься за репутацию семьи, если вдруг станет известно о моем разводе. Поэтому хочешь сейчас взять на себя роль посредницы.

— Позволь, — хотела возразить Фрэнсис, но сразу вмешалась Аделина.

— Хватит! Никаких ссор! Это ни к чему не приведет. Виктория, Фрэнсис хочет вам помочь. Мы обе хотим, чтобы у вас было все хорошо!

— Ты — да, Аделина, — пробормотала Виктория, но потом замолчала. Мнение Аделины всегда пользовалось авторитетом в доме. Она вырастила их обеих. Раньше вмешивалась, когда они ссорились из-за куклы, теперь вмешалась, когда возникли другие проблемы…

— Это плохо, но это еще не конец света, — сказала она.

— Нет, именно конец, — раздался голос Чарльза у двери, — именно так оно и есть. Конец света.

Все вздрогнули. Никто не слышал, как вошел отец. Он стоял в дверях в своем темном выходном костюме, который стал ему свободен в последние годы. Даже воротник белоснежной рубашки не прилегал плотно к его тонкой, морщинистой шее.

— Отец! — сказала Виктория, вставая. В какой-то момент показалось, что она готова броситься в его объятия — но затем сдержалась и в нерешительности остановилась.

— Вы, вероятно, не всё слышали, сэр, — сказала Аделина. — Вы должны точно знать, что произошло, прежде чем судить.

На лице Чарльза появилась растерянность.

— Что вы имеете в виду, Аделина?

— Я тебе все расскажу, отец, — сказала Виктория тихо.

Фрэнсис первой поняла, что речь, очевидно, идет о чем-то другом.

— Отец, что случилось? — спросила она, насторожившись.

— Премьер-министр только что сделал заявление, — сказал Чарльз. Его лицо еще больше побледнело. — Мы находимся в состоянии войны с Германией.

Они совершенно забыли снова включить радио. Чарльз сел перед приемником в гостиной. Срок действия ультиматума истек. Немецкая сторона не пошла на уступки.

Виктория, кажется, поняла, что отец имел в виду не ее, когда говорил о конце света, и по ее лицу пробежало выражение облегчения. Аделина окаменела от страха.

— О нет! — прошептала Фрэнсис.

— Боже, храни Англию, — проговорил Чарльз.

Виктория заявила, что ноги ее больше не будет в доме Джона, и в тот же вечер переехала в свою прежнюю комнату в Уэстхилле. Джон в течение всего дня ни разу не позвонил, не говоря уже о том, чтобы появиться.

— Я могла бы с таким же успехом броситься в воду, — горько сказала Виктория, — но он даже не думает обо мне. Даже не пытается выяснить, где я!

— Он понял, что ты здесь, — сказала Фрэнсис. — Ты всегда бежала домой, когда возникали какие-нибудь проблемы. Почему ты должна была в этот раз броситься в воду?

Виктория обиженно посмотрела на сестру.

— Иногда я горю желанием узнать, почему ты меня всегда ненавидела.

Фрэнсис покачала головой: