Дом сестер

— Схватки начались еще позавчера, — сообщила Виктория, — в субботу утром. Отец позвонил мне. «Мама чувствует себя хорошо, — сказал он, — она совершенно спокойна. В твоем присутствии нет необходимости. Акушерка уже здесь, и она сказала, что не будет никаких осложнений».

Никаких осложнений!.. А через шестьдесят часов мама умерла. И ее ребенок тоже.

— Я обрадовалась, что меня здесь не было, — продолжала, запинаясь, Виктория. — Я не была здесь с того момента… как узнала, что она беременна.

О да, конечно, в этом была вся Виктория! Вечное кружение вокруг собственных проблем. Она скорее оставит собственную мать на полгода одну, чем перешагнет через себя, возьмет себя в руки и смирится с тем, что не у нее, а у другой женщины родится ребенок.

Кожа у Морин приобрела желтоватый оттенок. Она выглядела значительно старше своих лет. Фрэнсис не могла оторвать от нее глаз. В ней постепенно распространялось ощущение ледяного холода, который пробирался из груди в каждый уголок ее тела, хотя в комнате было очень жарко, а она все еще не сняла пальто. Казалось, что ее шею обхватило стальное кольцо, которое все больше сжималось.

— Вчера утром мне позвонил отец и сказал, что я должна приехать. — Голос Виктории был хриплым от слез. — Мол, дела у мамы неважные, ребенок никак не вылезает. Вечером мы вызвали доктора. Он заключил, что у ребенка неправильное положение, но мама справится.

Фрэнсис отняла пальцы от холодных окоченевших рук матери и медленно встала. Ее взгляд скользил по комнате и наконец остановился на деревянных весах, на которых все они провели свой первый год жизни. Потом весы много лет стояли, пылясь, на чердаке. Теперь их принесли вниз, протерли и с радостью и нетерпением поставили в родительской спальне…

Она подошла ближе. Ее маленькая сестра лежала на кружевной подушке, прикрытая бледно-зеленым шерстяным одеялом. Головка была повернута немного вбок. Она выглядела не как новорожденный ребенок, а — странным образом — как старая женщина, которая уже многое пережила в жизни. Ее кожа имела тот же желтоватый оттенок, что и у матери. Темные, на удивление густые волосы были тщательно расчесаны. Кто-то — вероятно, Аделина — привел ее тельце порядок. Но и здесь на маленьком личике отпечаталось выражение боли. Как и Морин, несчастное дитя несколько дней отчаянно боролось за свою жизнь — и вот она, печать этой борьбы…

«Маленький ангел», — подумала Фрэнсис. Она пыталась понять свои чувства к этому крошечному существу, которое было ее сестрой; но среди всего этого холода и пустоты, охвативших ее, она ничего не смогла ощутить.

— Как ее зовут? — спросила Фрэнсис.

Виктория растерянно посмотрела на нее.

— Что?

— Ребенка. Ведь родители наверняка выбрали какое-то имя.

— Да. Если б был мальчик, его назвали бы Чарльзом, как отца. А девочку — Кэтрин.

— Кэтрин, — медленно повторила Фрэнсис. Внезапно у нее закружилась голова; она подбежала к окну, распахнула его и перевесилась через подоконник в холодный вечер, глубоко дыша.

— Боже мой, — простонала она, — да здесь можно задохнуться!

Головокружение вскоре прошло. Фрэнсис обернулась.

— Тебе не пришло в голову открыть здесь окно? — набросилась она на Викторию.

Та вздрогнула. Она выглядела такой растерянной, что Фрэнсис пожалела о своей несдержанности.

— Извини. Я… — Она вытерла лоб, на котором выступили капельки пота. — Это такой шок… — Ее голос оборвался. Она с трудом подавила в себе слезы. Если сейчас расплакаться, это будет продолжаться не один день. — Я пойду вниз, посмотрю, как там Джордж.

— Джордж?!

— Я привезла его. Мы с Элис забрали его из лазарета во Франции.

— Джордж здесь! — На лице Виктории отразилось облегчение. По ней было видно, что она ждет от своего старшего брата утешения и помощи — того, что она не надеялась получить от сестры с ее раздраженным жестким голосом и холодными глазами.

Но Фрэнсис разрушила этот лучик света во тьме.

— Джордж очень болен. Его ни в коем случае нельзя ничем обременять, ты слышишь? Он ничем не сможет помочь, он сам нуждается в помощи!

— Что с ним? — спросила Виктория, широко раскрыв глаза.

— Джордж получил серьезную психологическую травму, — объяснила Фрэнсис, а потом стала описывать все, что означали два года фронта со всем его ужасом. Вскоре она остановилась. На милом кукольном личике Виктории появились испуг и непонимание. В ее защищенном мире, состоявшем из прогулок в парк Дейлвью, из долгих вечеров за книгой у камина и из периодических визитов других женщин, чьи мужья служили во Франции, не было места для представления о том, что такое война.

Ближе всего Виктория соприкоснулась с войной, когда в Лондоне принимала участие во встречах патриотических дамских обществ, в которых вязали чулки для участников войны и сматывали перевязочный материал. Кто-то при этом играл на фортепиано, подавались кофе и печенье, а приятная беседа поддерживалась последними сплетнями.

«Как она может это понять, — с презрением подумала Фрэнсис. — Она ведь ничего не испытала. Совсем ничего!»

Комната наполнилась влажным холодным воздухом. Виктория зябко обхватила себя обеими руками.