Дом сестер

— Джордж, ты в Лондоне! Ты в безопасности! С тобой ничего больше не может случиться. Ты не должен больше бояться.

Одной рукой она подняла сумку, а другой взяла Джорджа под руку. К счастью, он не сопротивлялся, а послушно позволил отвести себя наверх. Там Фрэнсис сразу уложила его в постель, поставила к ногам грелку и замотала шею шарфом. Потом напоила его настоем шалфея и горячим молоком с медом. Кто знает, сколько Джордж там сидел? Такого истощенного, как он, пневмония, несомненно, прикончила бы. Фрэнсис надеялась, что ей удалось предотвратить болезнь.

Элис расстроилась из-за случившегося, но осталась при своем мнении — Джордж поднимется на ноги только здесь, у нее.

— Он никогда раньше не выходил на улицу, — сказала она, — это был действительно исключительный случай. Такое наверняка больше не произойдет.

— Нам еще повезло, что Джордж остался сидеть на лестнице, — ответила Фрэнсис. — В следующий раз он может отправиться дальше — и потом будет беспомощно блуждать по городу… И тогда мы его вообще не найдем.

Элис, ничего не возразив на это, пошла в соседнюю комнату, в которой спал Джордж. Фрэнсис слышала, как она сказала: «Все снова будет хорошо. Вот увидишь. Все будет хорошо».

«Но не из-за того, что ты решишь все его проблемы», — подумала Фрэнсис, злясь на Элис, но и на себя тоже, за то, что слишком долго тянет. И приняла твердое решение.

В понедельник, как только Элис отправилась на работу, Фрэнсис разбудила Джорджа и помогла ему одеться. У него не было никаких признаков простуды — очевидно, ее усилия не прошли даром.

— Мы возвращаемся в Уэстхилл, — объявила она ему. — Прямо сегодня. Как ты на это смотришь?

Как обычно, брат ничего не ответил.

— Через неделю Рождество, — продолжала Фрэнсис, — наверняка дом уже украсили. Мы будем есть индейку и пудинг с изюмом, который испечет Аделина, а мама сыграет что-нибудь на пианино. Может быть, пойдет снег… Ты представляешь это себе?

— Да, — сказал Джордж. Он слушал, как прилежный ученик.

Фрэнсис, ободряюще улыбнувшись, быстро собрала его вещи, надела пальто и шляпу. Теперь, поскольку она наконец знала, что ей делать, она не могла больше ждать и должна была наконец решиться. Узкая темная квартира и грязный квартал вызывали у нее отвращение.

«Никогда больше, — подумала Фрэнсис, когда они уже стояли на улице, — никогда больше меня здесь не будет!»

Неожиданно Джордж остановился и посмотрел на нее. В его глазах, которые обычно, казалось, терялись в тумане, мелькнуло выражение ясности.

— А Элис? — спросил он.

Фрэнсис крепче взяла его под руку.

— Она сейчас не может за тобой ухаживать. Она знает об этом — и согласилась, чтобы ты поехал со мной в Дейл-Ли.

Она была готова на любую ложь, лишь бы убедить его поехать с ней.

Джордж пошел дальше; его закрытое лицо не позволяло понять, успокоили ли его слова Фрэнсис или Элис просто не занимала больше его мысли.

Никогда еще она не ехала домой с более горячим сердцем, чем в тот мрачный, холодный зимний день, когда вскоре после обеда уже начинали сгущаться сумерки. Ни разу во время учебы в школе ненавистной мисс Паркер Фрэнсис так страстно не стремилась в Уэстхилл. За окнами поезда простирались припорошенные снегом луга и поля, над которыми свистел холодный ветер и трепал голые кустарники, окружавшие пастбища. На горизонте небо и земля сливались в непроницаемую серую толщу. Темнота, казалось, с каждой минутой становилась все более плотной.

Пассажиров в поезде было немного. Некоторые спали или читали. В основном это были женщины или пожилые мужчины; молодые мужчины находились во Франции. На Джорджа смотрели сочувственными взглядами. Фрэнсис надела на него китель от его формы, и его невероятная худоба свидетельствовала о том, какие ужасы войны он перенес.

— Если б они только наконец заключили мир, — сказала одна женщина своей соседке. — Я не могу больше смотреть на этих раненых молодых парней.

— У этого скорее не в порядке здесь. — Ее соседка побарабанила пальцами себе по голове. — Он, видно, словил сюда пулю.

Фрэнсис пристально посмотрела на нее, и та смущенно опустила глаза.

Они сделали пересадку в Йорке, но дальше поехали на стыковочном поезде не до Уэнсли, а вышли еще в Норталлертоне, потому что там скорее можно было взять машину. Было половина пятого; наступил вечер. На вокзале стояла лишь одна машина, и на нее претендовала супружеская пара, которая была нагружена корзинами, полными яиц и овощей. Фрэнсис, таща за собой апатичного Джорджа, подошла к машине и энергично оттеснила женщину от дверцы, которую та как раз открывала.

— У меня здесь инвалид войны. Вы должны уступить нам машину.

— Позвольте! — возмутилась женщина.

Ее муж бросил на Джорджа озабоченный взгляд.

— Ему совсем плохо, — сказал он сочувственно.

— Он участвовал в битве на Сомме, — объяснила Фрэнсис, — и два дня пролежал засыпанный землей в блиндаже. У него тяжелая травма.

— Мы тут ни при чем… — начала женщина, но муж оборвал ее.

— Возьмите машину. Мы найдем что-нибудь еще.

— Кен, я действительно считаю…

— Он сражался за всех нас. Минимум, что мы можем сделать, это уступить ему машину.