Дом сестер

И так нелепо, подумала Фрэнсис. Морин была здоровой, крепкой женщиной. Она как минимум прожила бы такую же долгую жизнь, как Кейт. Если б не ребенок…

Фрэнсис посмотрела на отца, на его серое, окаменевшее лицо. Впервые ей в голову пришла мысль о том, что, возможно, его мучает сильное раскаяние. Ребенок не планировался. Его оплошность была не меньшей, чем Морин. В конечном счете он виновен в ее смерти.

Поздним вечером все гости, присутствовавшие на похоронах, наконец ушли, и над Уэстхиллом опять повисла тишина. Виктория сидела в кухне у Аделины и беспрерывно плакала. Джордж наверху, в своей комнате, гладил Молли. Фрэнсис вместе с Чарльзом проводила последних гостей, и они вернулись в гостиную. Ради отца Фрэнсис до сих пор старалась держать себя в руках, но ей надо было как-то отвлечься от причинявших боль мыслей. Она налила себе большой стакан виски и зажгла сигарету.

— В день, когда мы предали твою маму земле… — сказал Чарльз неодобрительно.

— Это поможет, отец. Выпей глоток.

Чарльз покачал головой:

— Нет, я не хочу.

Он тяжело опустился в кресло, в котором сидел вечерами, напротив кресла Морин. Фрэнсис помнила их беседы, их смех, их влюбленные взгляды…

Она быстро опрокинула в себя виски — иначе разразилась бы слезами, а это было бы похоже на прорыв дамбы. Тут же повторно наполнила стакан. Тепло расползлось по всем ее членам, приятно согревая ее тело. В желудке на какой-то момент возникло напряжение; она почти ничего не ела, и ее внутренние органы взбунтовались из-за грубой атаки в виде крепкого алкоголя. Но это быстро прошло, и осталось лишь ощущение расслабленности. Все стало менее жестким, контуры утратили четкие границы.

— Если ничего не хочешь выпить, отец, то, может быть, ты пойдешь и ляжешь? — сказала она. — Сегодня был тяжелый день, а в последние ночи ты вообще не спал. — Она слышала, как он часами ходил в своей комнате. — Ты выглядишь очень уставшим.

— Все равно не усну, — возразил Чарльз.

Он провел рукой по лицу. Фрэнсис подошла к нему. Она не решилась сесть в кресло матери и продолжала стоять. Протянула руку и слегка тронула плечо отца, почувствовав, какими твердыми и напряженными были его мышцы.

— Плохо, что ты до сих пор спишь в комнате, где… она умерла, — сказала она мягко. — Ты можешь пойти в мою комнату. А я переберусь к Виктории — она все равно вернется в Дейлвью.

— Я останусь в комнате, которую почти тридцать лет делил с Морин, — ответил Чарльз, и его упрямое выражение лица не оставляло никаких сомнений в том, что его невозможно в этом переубедить.

— Как хочешь. Это просто предложение… Отец, надо поговорить о Рождестве.

— О Рождестве? Ты хочешь поговорить о Рождестве?

— Из-за Джорджа. — Фрэнсис пододвинула обтянутую бархатом скамеечку для ног и села на нее. — У него не всё в порядке. Он пережил нечто страшное. И должен сейчас почувствовать, что вернулся домой. Ради него нам надо собраться всем вместе. Ты понимаешь?

По его глазам она поняла, что сейчас его все это вообще не интересует.

«Джордж — твой сын, — подумала она со злостью, — он не должен сейчас замыкаться в себе».

— Речь не идет о каком-то веселом празднике. Это совершенно исключено. Но нам надо сделать индейку и украсить дом. Мама… она очень этого хотела бы.

— Делай все, что считаешь нужным, — сказал Чарльз.

Фрэнсис подавила в себе вздох. Виктория, продолжающая беспрерывно рыдать. И Чарльз, который, словно старый больной человек, сидит в кресле, проявляя полное равнодушие. Как Джордж мог здесь поправиться?

Некоторое время оба они молчали. Во всем доме не было слышно ни звука, лишь негромкое потрескивание поленьев в камине нарушало тишину. Фрэнсис не могла вспомнить, когда в Уэстхилле было так тихо. Лаяла собака, Морин все время что-то напевала, Чарльз без конца рассуждал о политике, Виктория бегала вверх и вниз по лестнице, Джордж то и дело заглядывал в кухню, пытаясь выманить у Аделины что-то съедобное, та ругалась, а бабушка Кейт, которая таинственным образом была в курсе всего, что происходило вокруг, присоединялась к Аделине. Где-то хлопала дверь, кто-то спотыкался о лежащие на полу предметы… Дом был полон голосов, смеха, а иногда и серьезных ссор.

Эта могильная тишина, которая теперь царила в доме, была противоестественной. Она не соответствовала тому, что здесь всегда происходило, была тяжелой и давящей. У Фрэнсис опять возникла потребность вскочить и распахнуть окно, но она сдержала себя. Возможно, это не понравилось бы отцу.

— Она была моей жизнью, — неожиданно сказал Чарльз. Это прозвучало так искренне, что Фрэнсис вздрогнула. — Она была моей жизнью, — повторил он тихо. — А теперь все кончено.

В желудке Фрэнсис опять возник спазм, но на сей раз дело было не в алкоголе.

— Не все кончено, — сказала она. — Ты не один. У тебя есть мы. Виктория, Джордж и я. Мы тоже часть тебя и твоей жизни.

Боль сделала отца бесчувственным.

— Вы — не часть моей жизни, — сказал он, — вы идете своей дорогой.

— Это вполне естественно. Но мы принадлежим друг другу.

Он ничего на это не возразил, но его молчание говорило больше, чем слова.

Фрэнсис подалась вперед.