Дом родной

— Да, — словно вспомнил о чем-то Сазонов, — резиденцию для вас мы подыскали. Конечно, неважная резиденция. Но вот, видите сами, как живем и работаем. — Предрика многозначительно поднял палец кверху. — Активненько работаем. Что же поделаешь — война. Но многие не понимают. Им готовое подавай: и пенсию, и квартиру, и все удобства… — Сазонов нахмурился.

Вспомнив напутствие Ильяши, Зуев сказал:

— Я думаю, товарищ предрика, что сейчас я немного помогу вам… Инвалидами и семьями погибших я займусь сам…

Сазонов насторожился.

— А вам буду докладывать раз в неделю… Кроме срочных дел. Как ваше мнение, товарищ председатель?

— Сидор Феофанович меня зовут. Давайте по-простому, как у вас говорят — без чинов…

— Как угодно. Меня зовут Петром Карповичем… Зуев я.

— Знаю, знаю… Твоя мамаша по фабричным делам не раз бывала. От имени женщин. Да и тебя помню — вроде дельный был комсомолец. Ну что ж, договоримся — работать будем дружно, активно. Между собой на «ты», по договоренности. Ну а на людях, в официальных, так сказать, местах, конечно, чин чинарем. А то еще землячество или панибратство пришьют. Это у нас просто… — Он криво ухмыльнулся. — Вот, например, к слову, «РИК», «предрик» — это в те времена говорилось. Теперь говорят полностью: исполком депутатов трудящихся… И в области так. Ну конечно, в официальных отношениях. Да, надо наводить порядок. С твоей помощью… Товарищ Плытников! — крикнул он в приемную. — Давай, активненько берись за работу… Стяни ты с моей шеи эту публику. А? — Сазонов заискивающе взглянул на Зуева.

Когда вошел секретарь, Сидор Феофанович поднял карандаш и поставил его стоймя перед лицом, словно благословлял им своего подчиненного.

— В наше распоряжение прибыл военком нашего района товарищ Зуев, Петр Карпович. Отведите его в резиденцию… Покажите, окажите содействие.

— Это в бывшую корчму Малашки Толстыки? — умышленно, как показалось Зуеву, спуская этим замечанием Сазонова с высот казенного благополучия, спросил Илья Плытников. Но председатель пропустил вопрос секретаря мимо ушей.

— С завтрашнего дня все вопросы, связанные с военнослужащими, семьями и так и далее, решать только, — карандаш поднялся еще выше, — только через военкома. Понятно?

Ильяшка мотнул утвердительно головой.

— Пропускать военкома ко мне для доклада вне всякой очереди, — раздобрившись напоследок, приказал предрика.

В приемной Плытников на ходу отпустил двоих посетителей и, лихо надевая набекрень видавшую виды ушанку, кивнул Зуеву.

— Пошли, покажу резиденцию, — многозначительно сказал он. — Эх, браток, разгрузил ты нас. Теперь нашему Сидору совсем лафа. Ну, к тебе народ пойдет…

Обойдя по тропинке под заборами площадь, на которой уже закисали лужи, они прошли мимо широкой щели в высоком частоколе. В пролом этот сновали озиравшиеся по сторонам люди. Каждый нес что-нибудь под мышкой.

Зуев догадался: туда с площади перенесли базар. Плытников подтвердил это предположение:

— Не любит шума наш председатель.

Базар был теперь расположен среди сыпучего песка, густо перемешанного навозом свиней и коз. Расцвечен, словно для разнообразия, окурками и этикетками отечественных папирос и сигарет самых разных стран.

— Живем — хлеб жуем, хлеб не сеем, а с базару кормимся, — сказал Плытников, кивая на толпу людей, сновавших взад и вперед. — Пошли. Тебе эта картина скоро въестся в печенку. Из окон наглядишься.

Они подошли к большому рубленому дому, поставленному на кирпичном полуподвале.

Ильяша вытащил из кармана большую связку ключей. Отвязав один, открыл замок, со звоном сбросил на пол длинную щеколду и открыл ногой дверь.

— Пожалте в резиденцию, товарищ начальник! — сказал он фистулой, удивительно похожей на голос разгневанного предрика, сопровождая приглашение высокопарным жестом, и зашагал по широкой деревянной лестнице на второй этаж.

На Зуева пахнуло смесью запахов: прелью, застарелым вином, блевотиной, куревом и отработанной парфюмерией. Полуоблупленные стены, — на них еще можно было различить амуров, беззастенчиво и нахально пускавших стрелы в особ женского пола, бородатых сатиров, рьяно ухаживавших за хвостатыми чудищами с пышными женскими формами. Эти рыбины, видно, состояли в двоюродном родстве с амуровыми жертвами.

— Европа тебе наследство оставила, военком. Каково? А? Все-таки культуриш-ш… Располагайся.

Мебель состояла преимущественно из буфетных стоек с пузатыми стеклами. Все было густо засижено мухами.

Раскрыли окно.

Зуев сел на подоконник. Запах кабака и чего-то похуже был нестерпим. В комнату ворвался стоголосый людской шум. Зуев выглянул в окно. С высоты полутораэтажного дома военком увидел платки, прически, пилотки, военные фуражки, шапки-ушанки, кубанки и цветные велюровые шляпы. У самых его ног кишела базарная толпа. Под глухой стеной будущего военкомата, подпирая ее плечами, сидели, видимо, самые почетные базарные торговцы. На старых скатертях с помпонами, мирно уживавшихся с плащ-палатками, была разложена всяческая рухлядь.

— Комиссионный магазин тут открыть бы, а не военкомат… — сказал Плытников.

Поострив еще немного, Ильяша ушел.