Дом проклятых душ

Очнувшись спустя не знаю сколько времени, я решил поначалу, что попал в рай: уж не помню, сколько лет не спал на настоящем белье, пусть и на грубоватом, с залежалыми складками, но на чистом и даже с прошвами [17]. Потом я узнал, что это была часть хозяйкиного приданого, и все двадцать лет, минувшие со времени свадьбы, белье лежало нетронутым. Я был тоже чист и облачен в другое, не свое, заношенное и застиранное, а новое исподнее домашнего шитья. Нога моя оказалась пристроена в лубки и накрепко замотана холстиной.

Горница, в которой я лежал, была убрана хоть и бедно, но тоже сияла чистотой. На лавке рядом с моей постелью стоял глиняный горшок с большим букетом васильков, и я догадался, что эти цветы собраны ради меня, с намеком, ведь они мои тезки. Меня это почему-то растрогало.

Через несколько минут дверь слегка приоткрылась, и в щели блеснул чей-то испуганный и внимательный глаз. Потом раздалось радостное восклицание, дверь захлопнулась, но спустя некоторое время отворилась вновь, и на пороге появилась Анна Яковлевна Скворцова с подносом в виде деревянной разделочной доски, уставленной мисками с едой. За матерью следовала Наташа, необычайно румяная и нарядная (никогда ее такой не видел!). Она несла чистое полотенце и криночку с молоком.

Сначала меня сытно накормили (давно так вкусно не ел, поскольку баба, у которой квартировал, была криворука на редкость!), а затем я спросил, как попал в дом Скворцовых. Мне не без запинок поведали историю моего спасения. Оказывается, хозяин (звали его, кстати, Степан Петрович) пошел ночью проведать сети, которые выставил на берегу Завитинки, да и наткнулся на меня, лежащего без памяти.

Я вытаращил было глаза, но про случайно услышанный ночной разговор не обмолвился ни единым словечком, а только поблагодарил за спасение и уход.

Да уж, Анна Яковлевна и Наташа ухаживали за мной, как за самым дорогим человеком. Степан Петрович заглянул только разок. Никого из женщин рядом не случилось, и я решил прояснить обстоятельства. Крепко пожимая руку Степану Петровичу, прочувствованно поблагодарил судьбу за везение: ведь надо же такому случиться, чтобы он именно в ту ночь отправился проверять сети!

– Какие сети? – вытаращился на меня простодушный хозяин.

– Да Наташа рассказала, что вы на меня наткнулись, когда сети проверить пошли, – пояснил я, испытывая неодолимое желание расхохотаться, потому что водилась в Завитинке только плотва, ради которой сети ставить – полная бессмыслица. Да и не держали здешние крестьяне никаких сетей, ни к чему они были. В лесных озерах бредешком брали иногда карасей, особенно после зимы, но чтобы сетями ловить плотву в Завитинке – это и правда было смеху подобно, и выдумать такое могла только женщина, в рыбной ловле ничего не понимающая.

Скворцов что-то пробормотал сконфуженно и быстренько меня оставил.

Значит, ничего мне той ночью не послышалось. Значит, Марусенька решила распорядиться моей судьбой…

Эта мысль поразила и уязвила меня куда меньше, чем могла бы. Как говорил кто-то из мудрых римлян, покорного судьбы влекут, а строптивого волокут. Теперь я в этом убедился вполне – и решил обстоятельствам покориться. Во всяком случае, до тех пор, пока не выздоровею.

Между тем перелом мой заживал довольно быстро.

Я чувствовал себя превосходно, и никакая боль меня не мучила благодаря настою, которым меня поили. Кто уж его готовил, не знаю, хотя и догадываюсь. И это уж точно был не станционный фельдшер, который меня изредка навещал! Боль-то этот настой снимал превосходно, однако взамен начали посещать меня такие плотские видения, от которых впору было на стенку лезть, что днем, что ночью. Ну, ночь я проводил в одиночестве, а днем на кровать ко мне то и дело подсаживалась Наташа: румяная, веселая, горячая, пышнотелая… Она была довольно неглупа, не болтлива и так откровенно влюблена в меня, что это не могло не трогать. Призрак моей разгневанной матушки, лепечущей про мезальянс, посещал меня все реже и реже, а потом и вовсе растаял в тех же полях на брегах Леты, где исчезла вся моя прежняя жизнь.

Наконец мы с Натальей поженились. Обоим хотелось бы венчаться, но для этого пришлось бы ехать аж в Нижний Новгород – нигде ближе церкви не было, все сельские приходы давно позакрывали, храмы стояли пустые и разоренные. Ну что, записались, как это теперь называлось, в Бору в райсовете, да и стали жить-поживать и добра наживать.

Через год у нас родился сын Алексей, названный так в честь моего покойного отца. Я узнал неведомые раньше, простые, житейские радости, и даже порою чувствовал благодарность Марусеньке. Правда, высказать эту благодарность было некому, потому что ни старуха, знакомая мне, больше не появлялась, ни даже черные козочки. Может, просто не попадались мне на глаза…

Постепенно жизнь заставила меня начать забывать о прежних мечтаниях. Вернее, не забывать, а смиряться с невозможностью их осуществления. Но вот однажды случилось нечто воскресившее их, да так остро, что мечтания эти не просто вспомнились, а увели туда, где я теперь нахожусь.

* * *