Дом проклятых душ

Знать, что здесь происходит? Или знать, кто такой Иван Горностай номер два и с кем он сейчас? Но почему он говорил: «Только ты…» Впрочем, это не он говорил…

– О господи, ну и дура же ты, Капитанская дочка! – сказала сама себе Маша и осторожно потянула за ручку двери.

Из дневника Василия Жукова, 1930 год

Не стоит думать, что я немедленно после разговора с этой не то зловещей, не то доброжелательной старухой ринулся к Наташе Скворцовой – просить ее руки и сердца. Более того – я решил вообще уехать из Завитой. Почему я должен заботиться о каком-то своем неведомом потомке, который, возможно, что-то увидит, а может, и обретет то, о чем грезил я? Но и у него вряд ли получится. Слишком много условий выставила Марусенька, чтобы они сошлись и привели этого неизвестного человека к успеху. Почему не позаботиться прежде всего о себе?! И так слишком много было потеряно мною времени из-за собственного глупого легковерия. Видимо, я и в самом деле помешался от жизни в Совдепии, если решил вдруг попытать счастья и довериться последним словам умирающего Тимофея Свирина!

Точно так же настойчиво, как я прежде убеждал себя в том, что он не мог солгать перед кончиной, так теперь уверял себя, что это был всего лишь предсмертный бред, который показался мне правдивым, потому что я сам только чудом спасся от смерти и готов был поверить в любое другое чудо. Ну а последующая жизнь моя в Москве была настолько безотрадна и тягостна, что я поистине схватился за соломинку, чтобы из этой безотрадности и этих тягот выбраться. Но теперь пора взглянуть в лицо правде. Пора признать, что год жизни потрачен попусту, что все придется начинать сначала. Оставалось только решить, как именно это сделать. Но уж точно не в Завитой, не с Наташей Скворцовой, ухмылялся я сам себе!

Но глупо, конечно, было даже пытаться спорить с судьбой! Ее велением поверил я Тимофею, ее велением попал я в Завитую, ее велением встретился с Марусенькой… ее велением сложились и все последующие события.

Несколько дней я метался, раздумывая, как лучше поступить: податься прочь из Завитой без предупреждения, тайно, или все же поставить начальство, которое находилось в городке Бор, в известность о том, что намерен сделать.

С одной стороны, начальство могло меня не отпустить. Но если я соберусь устраиваться на службу в другом месте, мне понадобится хороший «Трудовой список» [16], который недавно ввели и который требовали теперь при приеме на новое место. Это непременно… Однако, по слухам, из-за введения этих «Трудовых списков» сейчас ужесточилась проверка документов, начали посылать запросы в прежние места службы. Вот чего мне меньше всего хотелось – это чтобы пошел запрос в Москву! Оттуда я подался весьма спешно не только потому, что спешил искать сокровище, хранимое Иваном Горностаем, но и потому, что слишком уж въедливый пришел к нам инспектор, который занимался проверкой прошлого сотрудников. Я решил не ждать, пока он до меня доберется и наткнется на плохо залатанные прорехи в моей биографии, касающиеся службы в царской армии, а потом, пусть и недолгой, но все же имевшей место быть службы в армии Врангеля, – и быстренько снялся с места, прихватив с собой только расчетную книжку, в которой никаких сведений о моем прошлом отразить не успели. Однако если сейчас пошлют запрос именно в эту контору, плохо мне придется…

И вот в таких сомнениях я пребывал, будучи ни на что определенное не в силах решиться. Днем метался в сомнениях, а вечерами выходил, по обыкновению своему, пройтись, то с ненавистью озирая опостылевшие окрестности, то снова размягчаясь душой при виде заката, который имел на меня особенное, чарующее влияние, и чувствуя, что Завитая была бы не самым плохим местом для жизни, если бы… если бы захотел вдруг осесть и успокоиться. Но смятенная душа не давала мне утихнуть, и я продолжал бродить вечерами по берегу, не зная, на что решиться.

Ну и добродился!

…Потом я понял, что она давно следила за мной, видимо, опасаясь, что я тайно дам деру. И наконец у нее лопнуло терпение.

В один из вечером, побродив у самой воды, я поднялся на обрывчик над рекой, обернулся снова к Завитинке, любуясь ее тихой водой, расцвеченной закатными лучами, – и вдруг услышал позади легкий топот копытец. А в следующую минуту что-то крепко поддало меня в поясницу… я полетел вперед, покатился с обрывчика, чудом прекратив свое падение у самой воды, – и лишился сознания. Уж и не знаю, послышалось мне в эти минуты козье мемеканье или в самом деле это Марусенька оказалась рядом и помогла мне с обрыва сверзиться!

Не представляю, сколько времени я пробыл в беспамятстве, только вдруг донеслись до меня человеческие голоса, но долго я не мог понять, мерещатся они мне или наяву звучат.

Сначала услышал я мужской голос:

– Ремня тебе, дуре бесстыжей! Ишь, чего удумала! Ишь, чего затеяла! Сказали, дескать, ей: «Суженый твой ногу сломал, иди подбери, не то упустишь!» Это где видано, где слыхано?! И ты, баба, туда же! И тебя бы выдрать…